В какой-то момент мне показалось, что Эмили собирается спросить его о Бастере Китоне — он был одним из ее кумиров, — но она не спросила. Эмили поплотнее уселась на стуле и еще больше сгорбилась, у нее был такой вид, словно она умирает от желания закурить сигарету. В комнате воцарилась тишина; обычно после появления Эмили на вечеринке или за обеденным столом наступал короткий период всеобщего молчания, поскольку глубина и всепоглощающая мощь ее собственного молчания были столь велики, что людям требовалось несколько мгновений, чтобы возобновить разговор.
— А где Дебора? — Ирвин наконец решился прервать паузу.
— Сейчас спустится, — сказала Эмили, ее маленький ротик скривился в насмешливой ухмылке, — или
— Что случилось? — поинтересовался Ирвин.
Эмили молча тряхнула головой. Я подумал, что, возможно, вопрос так и останется без ответа.
— Она чем-то ужасно расстроена. — Эмили неопределенно пожала плечами.
В этот момент у нас над головой раздался громкий скрип, затем послышался дробный топот, словно мячик для гольфа и сочный грейпфрут поспорили, кто первым прибежит в гостиную, и теперь наперегонки неслись вниз по ступенькам.
— Нет, вы только посмотрите, — сказал потрясенный Фил, когда Дебора появилась на нижней площадке лестницы.
— Ты в
Не удостоив его ответом, Дебора плюхнулась на стул рядом с братом, упрямо вскинула подбородок, как человек, приготовившийся терпеливо сносить выпавшие на его долю страдания, и замерла, дожидаясь, когда мы придем в себя и осознаем тот факт, что вместе со злосчастным малиновым платьем она также скинула колготки и туфли и явилась к столу босиком, в халате на голое тело. Правда, это был очень симпатичный халат — тут мы все сошлись во мнении — длиннополый, из тяжелого плотного шелка, разрисованный яркими ромбами, он напоминал одеяло странствующего торговца.
— Это халат Алвина, — объявила Дебора. Произнося имя последнего из своих бывших мужей, она выразительно захлопала глазами. — Мы больше не увидим его за этим столом, верно? Но, по крайней мере, его халат может присутствовать на нашем празднике.
— Как мило, — фыркнул Фил.
— Всем привет, — сказала Мари, появляясь на пороге кухни, ее щеки раскраснелись, а тонкие желтоватые волосы растрепались и слегка покачивались при каждом шаге. В руках она несла две тарелки с мацой, на одной серебряной тарелочке лежало всего три лепешки, на другой большой тарелке маца была сложена высокой стопкой. Пока Мари обходила стол, чтобы поставить угощение, она успела заметить, что мы с Эмили мирно сидим бок о бок, и обратить внимание на экстравагантный наряд, который ее вторая невестка выбрала для сегодняшнего торжества. Но Мари ничего не сказала, только устало улыбнулась Ирвину. Большую тарелку с мацой она поставила между Эмили и Деборой, маленькая серебряная тарелочка предназначалась ведущему седера. Опуская ее на стол перед Ирвином, Мари наклонилась и запечатлела на его высоком лбу легкий полный сочувствия поцелуй. Затем она села рядом с Филом. Теперь за столом осталось только одно свободное место — напротив Ирвина.
— Что ты там копаешься? — крикнул Ирвин в сторону кухни. — Айрин, иди сюда. Джеймсу не терпится приступить к делу.
— Ничего, я не тороплюсь, — слабым голосом сказал Джеймс.
— Иду, иду. — Айрин влетела в гостиную. Она выглядела еще более возбужденной, чем Мари: на щеках играл лихорадочный румянец, на лбу блестели капельки пота. На Айрин было одно из ее любимых просторных одеяний, которые она называла праздничными платьями. Как модельер, Айрин тяготела к этническим мотивам, предпочитая стиль «муму», характерный для традиционных нарядов жительниц Гавайских островов; к созданию платья, которое она выбрала для сегодняшнего семейного торжества, ее, насколько я мог судить, подтолкнули некоторые эпизоды из фильма «Звездный путь». — Просто у меня возникла одна небольшая проблема с этим блюдом для седера, которое мы в прошлом году купили в Мексике: никак не могу вспомнить, что на нем должно лежать. — Айрин держала на вытянутых руках большое керамическое блюдо. Поставив его на стол рядом с мацой, она нахмурилась и сокрушенно покачала головой. Это было очень красивое блюдо, разрисованное темно-зелеными виноградными листьями, желтыми подсолнухами и причудливыми голубыми разводами, напоминающими морские волны. На блюде лежали необходимые для ритуальной трапезы продукты. — Так, морор и горькие травы — есть, харосет [27] и куриная ножка на косточке — есть, яйцо и… Черт, вечно забываю, что нужно положить в шестой лоток.
— В какой шестой лоток? — спросил Ирвин таким нетерпеливым тоном, что всем сразу стало ясно: проблема, из-за которой Айрин задерживала начало пасхального седера, была не то что незначительной, скорее всего, ее вообще не существовало. — Хрен, петрушка, харосет, берцовая кость, яйцо. Пять предметов, всё на месте.
— Ну не знаю, сам считай. — Айрин пододвинула к нему тарелку.