Читаем Вулканы небес полностью

Сильнейший аргумент в пользу центробежной силы — их собственные мыслительные процессы, для которых очевидно, что центробежная сила, производимая ветром или иными причинами, действует на самом деле. Если нужно объяснить улиток и рачков и, скажем, история рыботорговца или смерча объясняет улиток, но не рачков, то в мозгах происходит разделение фактов. Раки забыты, и говорят только об улитках.

<p>2</p>

Лягушки, и рыбы, и черви — таковы материалы для нашего представления обо всем. Прыжки, плюханье и ползанье — таково движение.

Но мы для начала рассматриваем не только материалы и движение, — мы рассмотрим попытки ученых дать им объяснение. Под объяснением я понимаю организацию. Наше бытие есть не только материя и движение — это организация материи и движения. Никто не принимает маленькое пятнышко в центре болезнетворного микроба как Абсолютную Истину: и новейшие научные открытия суть лишь нечто, вокруг чего организовываются идеи. Однако эта систематизация, или организация, существует, и мы ее рассмотрим.

Быть может, в расположении наблюдений не больше смысла — хотя этот смысл может быть очень глубок, — чем в расположении протоплазмы в микробе, однако можно заметить, что научные объяснения в самом деле иной раз неплохо работают, — но, скажем, в медицине, пока болезни большей частью — плод воображения; или в деятельности рынка акций, пока не наступил кризис; или как показания эксперта в суде — пока их не опровергли показания другого эксперта…

Но они основаны на определениях.

А в феноменологическом бытии нет ничего, что было бы независимо от чего-то еще. Принимая существование непрерывности, все является степенью или аспектом того, что составляет все остальное. Следовательно, нет способа определить что-либо иначе, как в терминах этого самого предмета. Возьмем любое так называемое определение. Что такое остров? Часть суши, полностью окруженная водой. Но что такое часть суши, полностью окруженная водой?

Диким племенам свойственна особая забота или даже почтение к людям, поврежденным в уме. В них видят некое неявное присутствие Бога. Мы признаем определение предмета через сам предмет признаком слабоумия. Всякий ученый начинает свой труд с такого определения, подразумевающегося, если и не декларируемого. И нашему племени свойственна особая забота и даже почтение к ученым.

Мне представляется, что в этом идиотизме кроется божественность. Однако, каково бы ни было мое мнение, я не напишу, что Бог — идиот. Возможно он, или оно, пускает слюни каплями комет и корчится в припадках землетрясений, но масштаб явления заставляет говорить по меньшей мере о сверхидиотизме.

Я полагаю или уверяю себя, что полагаю, что если рассмотреть наш мир как целое, мы придем к своего рода пониманию его, того же рода, как, скажем, клетки организма могут понимать цельный организм, если они не окажутся просто учеными, пытающимися разобраться, что такое кость или кровь сами по себе; но если они сумеют осмыслить структуры и функции Организма в терминах его самого.

Попытка представления Бытия, или мира, как Организма — одна из старейших псевдоидей философии. Но радея этой книги не метафизична. Метафизические умозрения есть попытка думать без мысли, а нам представляется достаточно трудной задачей думать даже мыслями. Всякий, кто попытается помыслить Организм, или Мир с большой буквы, непременно упрется в тупик: мы попытаемся поразмыслить о неком мире или о неком организме. По своему ребяческому пристрастию к риторике я буду время от времени называть его Богом.

Мы рассуждаем в терминах непрерывности. Если все сущее сливается друг с другом или преображается одно в другое, так что ничто невозможно определить, значит, все составляет единство, которое может оказаться единством нашего бытия. Я утверждаю, что, хотя я допускаю существование непрерывности, но также я допускаю разрывы непрерывности. Впрочем, в этой книге нет надобности вдаваться в предмет прерывающейся непрерывности, поскольку ни одно утверждение, которое я сделаю как монист, не будет отвергнуто моим плюрализмом. Существует Единство, которое и объединяет и выделяет.

Но по принципу общей непрерывности мы пропрыгали, проплюхали и проползли от лягушек к конечному пределу Мы отвергли смерчи и рыботорговцев, и у нас зародились новые соображения о разумном, или целенаправленном, распределении живых существ.

Что такое отбор и что такое распределение?

Богослов старого образца мыслит наделенное собственной волей существо, стоящее где-то в сторонке и управляющее операциями.

Что в организме производит отбор и распределение — скажем, кислорода для легких или питательных веществ для желудка?

Сам организм.

Если мы представим свой мир как образование конечного размера — быть может, одно из бесчисленных образований, существ или тел космоса, — мы получим возможность его охватить и получим очертания и границы, в которых можно мыслить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное