Вулканы, любовь и прочие бедствия

— А мне не холодно, мне хотится быть в платье, — отвечает она, проглатывает рыбий жир и поскорее запивает его апельсиновым соком.

— Не «хотится», а «хочется», — поправляю я. — А одеваться не по погоде неразумно. Как мы называем тех, кто ведет себя неразумно?

— Дураки, — бормочет она.

— А мы с тобой дураки?

— Нет, мама. Но только мне не холодно, — отвечает Салка, выливает в тарелку молоко, высыпает мюсли, отсчитывает девять ягодок черники, как всегда, а потом складывает их по одной себе в рот, сосредоточенно наморщив переносицу. Ей восемь лет, для своего возраста она мала, она как будто тщательно играет роль захудалого последыша и не желает расти.

Из коридора доносятся тяжелые шаги. Это притопывает Эрн, щурит глаза, смотрит на часы на кухне и ругается. Он уже в рабочей одежде, ярко-голубой с оранжевым комбинезон с желтыми светоотражателями поперек груди; темная шевелюра не чесана, на верхней губе щетина.

— Доброе утро, ваша светлость. Неслыханное дело — вы встали! Не желаете ли завтрак, не нужно ли вам побриться?

Чувствую, как из меня рвется наружу убойное желание контролировать каждый его шаг, и не успеваю обуздать этот порыв. Эрн мотает головой: времени нет, и так опаздывает. Он возвышается надо мной — мой красивый сын; из чувства долга целует меня в щеку, отбирает у меня чашку с кофе и делает внушительный глоток, обжигается, снова ругается, кладет свою лапищу на голову сестричке и ерошит темные кудряшки: «Пока, карапузик!» — и вот его уже и след простыл.

— Береги себя! — кричу я в закрывающуюся дверь. Старенький «форд» с кашлем заводится, с улицы доносится шум мотора, затем становится все тише и исчезает.

— Поторапливайся, — говорю я Салке. — А крыс твоих покормить не надо?

— Это не крысы. Они называются дегу.

— Дегу — крысы с кисточкой на хвосте; покорми их перед выходом.

— Мама, мне хотится кошку.

— Не «хотится», а «хочется». А как ты думаешь, что твои крысы на это скажут?

— Ну, я буду за ними как следует ухаживать.

— Родная, у тебя же на кошек аллергия. И тебе надо научиться самой заботиться о своих дегу, быть за них ответственной. Давай, поторапливайся! Ты взяла телефон, ключи, ингалятор?

Я ополаскиваю тарелки и стаканы и ставлю их в посудомоечную машину, провожу тряпкой по столу, придвигаю к нему стулья. Причесываю Салку, пока она чистит зубы, прикалываю хвостик на макушке маленькой заколкой, чтобы он не падал на лицо; наши взгляды встречаются в зеркале, сливаясь в тонкой теплой улыбке. Она прислоняется ко мне и сладко зевает. У меня в горле снова рождается плач: ума не приложу, что со мной такое.

— Ну, карапузик, — говорю я, хлопая ее по плечу, — давай, беги, не трать время на ерунду.

Через десять минут «мерседес» выезжает из отапливаемого гаража. Времени едва хватит на то, чтобы подвезти Салку до школы, но все равно я это сделаю, пусть даже попаду в утреннюю пробку по пути в западную часть города, в университет. Наш дом не очень удачно расположен с транспортной точки зрения, такова цена за то, чтобы жить у озера, с лесом на заднем дворе и с видом на бесконечные горы полуострова Рейкьянес. В наш сад тянутся лесные растения: мох, шикша, тимьян, фиалки, отдельные побеги куропаточьей травы. Сейчас они все спят под снегом, фары нашей машины освещают холодным светом твердые сугробы, но они все там: ждут весны, обхватив корнями камни.

Он был так рад, когда отыскал этот дом. Сказал: «Для тебя».

«Вот еще, — ответила я. — Не надо. Тут все слишком большое и шикарное».

Но он твердо стоял на своем: «Единственный правильный дом, который идеально подходит для лучшего в стране геолога».

«Не говори ерунду», — возражала я, но в конце концов уступила. Меня соблазняла возможность поселиться у этого озера, в окружении синих гор — памятников давно потухшим вулканам. Здесь я могла бы жить в свое удовольствие, и работать, и отдыхать: этот ландшафт вдохновлял бы меня постоянно.

Он был прав: дом мне в радость, я довольна нашим бытом, хотя никогда и не думала, что мы будем жить именно так. Как богачи. Дом удобно обустроен: на верхнем этаже — светлые комнаты, из которых открывается вид на все стороны, на нижнем — тихие спальни, укрытые зеленью. Когда мы вернулись домой из-за границы после учебы, то жили в папиной квартире в западном районе, и я представляла себе, что после рождения Салки немного расширим наше пространство; может быть, найдем место для небольшого кабинета, но не воображала себе подобного дворца, да еще в таком районе, удаленной части света, на окраине моего сознания^[1]. Если бы он нашел нам жилье в Австралии, я бы и то удивилась меньше.

Любимый мой муж!