Лето ветреное, сырое, пыль пристает к машинам и оконным стеклам, дети сморкаются черным, придя домой под вечер. Пепел летит по улицам и дворам, затеняет свет серым фильтром, небо бледное, бесцветное. Мы все надеемся, что пойдет дождь, теплые струи смоют серость и тоску прочь, снова проявят мир в цвете.
Нам не помешает немного развеяться, и в конце июня Йоуханнес Рурикссон, профессор вулканологии, мой коллега, соперник и друг, отмечает свое шестидесятилетие с помпой и роскошью, с оркестром и открытым баром, двумястами приглашенными в палатке во дворе.
Мы опоздали: Кристинна задержали на работе, и я жду его дома, крася ногти кораллово-розовым лаком и смешивая себе джин с тоником. Во мне бурлит странная суетливость, я переодеваюсь из светло-серого рубахи-платья в брюки и куртку, подкрашиваю глаза, снова переодеваюсь в платье, барабаню пальцами по кухонному столу и шлю ему сообщение: «Ты скоро?»
«Уже еду», — отвечает он, а сам приезжает через полчаса, вспотевший от стресса.
— Прости, дорогая, собрание затянулось. Крупный клиент, важный для нашей фирмы.
Он переменяет рубашку, надевает синий костюм, я смотрю, как он собирается. Время прошлось по моему мужу мягкими руками, волосы слегка поредели, в ухоженной бороде проглядывают отдельные седые волоски, но это только украшает его. Высокий, широкоплечий, обветрившийся от прогулок на велосипеде и на лыжах; пивного брюшка нет, нос от вина не покраснел; одежда и обувь свидетельствуют о немалых доходах, изысканном вкусе. Он устал после трудового дня и вздыхает, проводя пальцами по волосам.
— Тебе не нужно идти со мной, — предлагаю я. — Если хочешь провести сегодня вечер в покое, вполне могу пойти туда одна.
— А мне хочется пойти, — говорит он. — Мне хочется быть с тобой. Четыре месяца почти не виделись.
— Ты вернешься домой до полуночи, как в прошлый раз?
— Прекрати! Конечно, нет!
Он целует меня в щеку, смеряет меня взглядом, заглядывает в глаза.
— Какая ты нарядная! Такси вызвать?
Я киваю, улыбаюсь, мне не терпится.
Когда мы приходим, уже начались речи, гости уже захмелели, раскаты смеха заглушают ораторов, распорядитель праздника объявляет короткий перерыв. Вечер тихий, рябины стоят в цвету, сквозь слой пепла пробилась трава, и каблуки утопают в мягкой почве. Я тихонько браню себя за то, что не надела более подходящую обувь: женщине моего возраста пора бы и знать, что на исландские пирушки во дворе в туфлях не ходят.
Кладу подарок на стол, для этого, очевидно, и предназначенный. Это здорово, что мне удалось раздобыть экземпляр «Духа времени и топонимов в округе Миватнссвейт» в красивом кожаном переплете, книга издана 200 экземплярами в двадцатые годы прошлого века, и ее практически невозможно нигде достать: для старого уроженца Тингэйярсислы это идеальный подарок.
И вот он подлетает ко мне и хватает за руку, чуть не теряет равновесие, когда наклоняется поцеловать ее. Он возбужден от вина и веселья, глаза сверкают, седая борода ниспадает на красную шелковую рубаху, расстегнутую до середины груди.
— Дорогая малышка Анна, добро пожаловать! Как же я рад, что ты пришла! Какая ты в этом платье шикарная, тебе бы почаще носить платья! Женщины должны быть женственными, показывать свою красоту. И молчать. Я всегда говорил: нет ничего прекраснее красивой женщины, которая молчит.
Мой муж так и застывает, выпучив глаза и разинув рот от возмущения; но я-то знаю Йоуханнеса и не попадаюсь в ловушку, которую он приготовил для меня. Только смеюсь:
— Ах, старикан, да ты и сам лучше всего, когда молчишь. С днем рождения; сегодня тебе дозволяется болтать все что заблагорассудится — но только сегодня! Как ты себя чувствуешь? Весело тебе?
— О, раз уж ты подполз к пределу так близко, это не мешает отметить, — говорит он. — Пойдемте, друзья, выпьем, выпьем!
Он расчищает для нас дорогу в толпе к пиршественному столу и протягивает нам по бокалу игристого вина; мой мне удается подхватить до того, как он успевает пролить его содержимое на меня.
— Смотри, что я подарил сам себе на день рождения, — показывает он, закатывая рукав рубашки. — Правда, красивая?
На сильном жилистом предплечье он сделал татуировку: вулкан, красные языки пламени и облако дыма, возносящееся прямо в небо.