Вуали Фредегонды

Вез сомнения, в конце концов меня бы выдали замуж за какого-нибудь сотника, достаточно скромного происхождения, который согласился бы удовлетвориться почти служанкой. Я больше не верила ни во что — нив Бога, ни в женскую магию, ни даже в свою красоту.

Я совсем забыла про Уабу.

Глава 8. Крещение

Дорога на Суассон в эти последние декабрьские дни была покрыта глубоким снегом, по которому ездовые быки с трудом могли продвигаться вперед. Пожалуй, особы королевского дома, ехавшие в повозках, могли бы с таким же успехом идти пешком. Фредегонда и сама с удовольствием размяла бы ноги, если бы ей не нужно было присматривать за тремя королевскими детьми. Выпрыгнуть из этой скрипящей повозки, подальше от детского писка, страшной духоты и едкого дыма, тянущегося от жаровни… Держа на руках Хловиса, последнего ребенка Хильперика, она приподняла кожаную занавеску, закрывавшую единственное окно крытой повозки — по сути, узкую бойницу, сквозь которую можно было видеть только крошечную часть окружающего пейзажа, — в надежде увидеть деревушку, или речку, или хотя бы дровосека, рубящего дерево, — все, что могло бы хоть на мгновение разнообразить это унылое путешествие. Но ничего не было видно, абсолютно ничего, словно между Суассоном и Парижем не осталось ни одного живого существа, словно все пространство между двумя городами сводилось к этому огромному заснеженному лесу и рядам мощных буков, уходящих ввысь, словно колонны.

К счастью, путешествие близилось к концу. Еще два, самое большее три часа — и они приедут в Суассон. Будет уже поздний вечер. Она увидит Хильперика в лучшем случае за ужином, и у нее останется время только на то, чтобы передать детей служанкам и одеться подобающим образом. Если только он не захочет раньше подъехать верхом к повозке… В конце концов, почему бы и нет? Может быть, ему захочется проведать сыновей.

От этой мысли у нее немного полегчало на душе, но громкий скрип повозки и мрачное завывание ветра вскоре вернули ее к действительности. Хильперик не приедет… А если она и увидит его сегодня вечером, после того как десять дней провела вдали от него, то скорее всего он будет вести себя так, как во время их последней встречи в Париже. Поддерживая под руку Одоверу, словно опасаясь, что королеве трудно носить свой огромный живот в одиночку, он вздрогнул, когда увидел ее, — в этом, по крайней мере, Фредегонда была уверена, — но тут же отвел взгляд. И поскольку он хотел, чтобы королева, несмотря на свое состояние, вместе с ним совершила почетный въезд в новую столицу, Одовера оставила детей на попечение Фредегонды; и все то время, что она прощалась с ними, он держался на расстоянии, стоя неподвижно и отвернувшись в сторону. От этого сердце Фредегонды сжималось и на глаза выступали слезы — дурочка Одовера отнесла это на свой счет.

— Не плачь, дорогая. Мне тоже грустно расставаться с детьми. Мое единственное утешение — знать, что ты позаботишься о них, ты ведь их так любишь!

«Я люблю их только потому, что в их жилах течет его кровь» — так и хотелось ей ответить, хотя бы для того, чтобы Хильперик обернулся, услышав эти слова. Но она промолчала, и они уехали, оставив всех домочадцев под покровительством монахов собора Святой Марии, вне досягаемости Карибера.