Вуали Фредегонды

Внезапно он очнулся от своего блаженного оцепенения, которое уже почти начало переходить в дремоту, вдруг осознав, что все разговоры смолкли и в установившейся тишине стало наконец слышно музыкантов. Взглянув на колоннаду и мраморный портик, ведущий наружу, он увидел Одоверу, которая в золотистом полусумраке атриума казалась чуть светящейся. На ней было светлое одеяние из шелка и парчи, достаточно просторное, чтобы отчасти скрыть ее положение. Как обычно, на ней было много драгоценных украшений. Лоб охватывала роскошная золотая диадема, инкрустированная эмалями. Позади нее шел человек, в котором Хильперик не сразу и с некоторым усилием, преодолевая действие винных паров, узнал Берульфа, на нем был длинный красный плащ, и с первого взгляда могло показаться, что вошла римская императрица в сопровождении центуриона — роскошное зрелище, достойное мозаики.

Хильперик уже хотел подняться и произнести тост за здоровье своей супруги, но этому помешали два обстоятельства: прежде всего количество выпитого вина, от которого у него могли подкоситься ноги, если бы он встал, а также появление следом за Одоверой еще одной женщины. Хильперик раскрыл рот и буквально впился в нее глазами. На Фредегонде было простое зеленое платье без всяких украшений, очень скромное по сравнению с нарядом ее госпожи, однако очень изящно облегавшее ее и подчеркивавшее все изгибы ее тела. Она двигалась легко и грациозно, тогда как Одовера спотыкалась чуть ли не на каждом шагу. В довершение ко всему она обратила на него взгляд своих глаз, сиявших ярче изумрудов, с таким откровенным желанием, что он почувствовал едва ли не смущение.

Если епископ Германий, сидевший рядом с ним, что-то и заметил, то не подал виду. При приближении новой королевы Парижской он встал и почтительно поклонился — то же самое вслед за ним сделали и священнослужители всех рангов, присутствовавшие здесь. Знатные гости волей-неволей последовали их примеру, а следом за ними — воины Хильперика и, наконец, он сам — к величайшему замешательству Одоверы, для которой такое проявление всеобщего почтения было мучительно. Она села рядом с мужем, не произнеся ни слова и не поднимая глаз. Щеки ее пылали.

Хильперик тоже сел, он был весел, и ему снова захотелось промочить горло. Потянувшись к своему кубку, он заметил взгляд Германия, а также Берульфа, сидевшего возле епископа. И еще одного священника, чьего имени он не запомнил. И, с другого конца стола, — какой-то шлюхи с матово-бледной кожей и бараньими кудряшками. Все смотрели на него. Подавив поднимавшийся в нем приступ гнева, Хильперик внезапно понял, что все ждут от короля приветственной речи, прежде чем приступить к ужину. Медленно, со всем достоинством, на какое еще был способен, он встал, поднял свой кубок и поставил его обратно на стол, не поднося к губам, — кубок был пуст.

— Сегодня вечером, — он широким жестом обвел атриум — дворец возродился! Король… король вернул его вам!

Он покосился на епископа, сидевшего рядом с ним, слегка поморщился и вскинул подбородок.

— Мой отец не любил Париж… Он не любил вас. Но я — я люблю! Именно здесь, в Париже, я хочу основать свою столицу, и вокруг этого города я буду создавать свое королевство!

Послышалось несколько приветственных восклицаний, но лишь со стороны его людей. Все остальные молчали.

— Я прибыл сюда за сокровищами, признаю это… Но монсеньор епископ расскажет вам лучше меня, что истинное сокровище — это не золото и не драгоценности. Нет… Нет, единственное настоящее богатство приходит не от людей, не от земель. Величайшая сила короля, величайшее его достояние… это его воля!

По тому, как резко епископ Германий изменился в лице, было очевидно, что он совсем не ожидал подобного заключения. Он нахмурился и уже поднял руку, словно собираясь вмешаться, но Хильперик на него не смотрел Воодушевленный собственной речью, он уже обращался только к своим воинам, а вскоре — лишь к одному едва различимому силуэту Фредегонды, остававшейся на другом конце зала, под римским портиком.

— Я стал королем, потому что так захотел, и потому что вы поверили в меня! И вот мы в Париже, во дворце Хловиса, — благодаря своей храбрости и решительности: Отныне никто и ничто не помешает нам распоряжаться тем, что мы завоевали, и жить по своей воле — как хотим и с кем хотим!

Его люди вскочили с мест и встречали каждую фразу короля громкими криками одобрения. В завершение своей речи Хильперик выхватил из ножен скрамасакс и изо всех сил вонзил его в столешницу.

— Вот в чем наша сила! — воскликнул он. — И вот что ожидает того, кто встанет у нас на пути! Истинное могущество исходит только отсюда!