Вторжение в рай

Спрыгнув с седла, Бабур опустился на колени возле потерявшего сознание подростка, все еще обнимавшего спасенное дитя — как оказалось, маленькую девочку. Она хныкала, пуская сопли из маленького носика. Когда один из охотников убрал ее в сторонку, Бабур перевернул ее спасителя на спину. Он был примерно его лет, с орлиным носом, высокими скулами и покрытым щетиной подбородком. Ощупав ему голову опытными пальцами воина, побывавшего во многих сражениях, он нашел под черными волосами место, откуда сочилась кровь. Дышал тот слабо, пребывая в глубоком обмороке. Ради жизни этой малышки юный храбрец рисковал собственной, и было бы обидно, умри он, так и не узнав, что дитя живо и его смелость не была напрасной.

— Отнесите его в крепость. И пусть хаким сделает для него все возможное.

Бабур снова вскочил на коня и в еще более мрачном настроении, чем прежде, продолжил путь к воротам.

Он знал, что нынче ночью ему следовало бы пойти к Айше. Это и бабушку порадовало бы, и мать, ну и, может быть, она, наконец забеременев, хоть в этом найдет какое-то удовлетворение. Но главное, перспектива появления на свет внука подтолкнет Ибрагима-Сару к выполнению давнего обещания прислать арбалетчиков, чтобы помочь Бабуру отбить место своего рождения, крепость Акши. Весна уже вовсю вступила в свои права, самое время было выступать против своего единокровного брата, узурпатора Джехангира. Однако всякий раз, когда он посылал гонца в Заамин, узнать, когда наконец прибудут обещанные стрелки, ответ всегда был один и тот же: скоро, очень скоро, совсем скоро.

Совершив омовение, Бабур, повинуясь чувству долга, направился в покои супруги, но, увидев перед собой обитые зеленой кожей двойные двери, остановился. Нет! Как им было справедливо заявлено Исан-Давлат, он не племенной жеребец, чтобы спариваться по указке. Он мужчина, который сам себе на уме, и будет делать то, что ему угодно. Придя к такому решению, правитель повернулся и поспешил прочь.

Юноша был смертельно бледен, но, даже лежа на спине, сумел приветствовать правителя, приложив руку к груди и слегка приподняв голову. Что, судя по тому, как он вздрогнул, причинило ему боль.

— Ты проявил немалую храбрость, спасая эту малышку. Я рад, что Аллах явил свое милосердие, сохранив твою жизнь. Как тебя зовут?

— Бабури, повелитель.

Бабур воззрился на лежавшего собеседника с удивлением. Имя было довольно редким и вдобавок созвучным с его собственным.

— Ты откуда? Из какого племени?

— Мой отец был воином из народа барин и служил твоему отцу, но он умер, когда я был еще младенцем. У меня не осталось о нем никаких воспоминаний. Матушка увезла меня в Самарканд, но умерла от оспы, когда мне было семь. С тех пор я заботился о себе сам.

— И чем ты занимаешься? Ты воин?

— Нет, повелитель.

Бабури поднял на него свои темно-голубые глаза, почти цвета индиго.

— Да недавнего времени занимался уличной торговлей. Промышлял капустой на улицах Самарканда.

— А как тебя занесло в Шахрукийях?

— Повелитель, когда ты захватил Самарканд, мне повезло устроиться водоносом к одному из твоих вождей. С ним и попал в Фергану, но он потом отправился домой, а я остался.

Бабури отвечал прямо, без обиняков и с достоинством.

— Но я тебя раньше не видел.

— Ничего удивительного. Я ныне обретаюсь при кухне, шкуры сдираю да цыплят потрошу. Конечно, на этой работе славы не стяжаешь, но она кормит. — На бледном лице появилось подобие улыбки. — Могло быть куда хуже.

«Да он ведь смеется надо мной, — удивленно подумал Бабур. — Я его забавляю».

— Согласен, могло быть хуже. Иногда нам приходится принимать то, что уготовано судьбой, пусть и цыплячьи потроха. Но возможно, нынче судьба преподнесет тебе нечто иное. Твоя храбрость говорит о том, что ты мог бы стать воином.

— Я бы хотел этого… В конце концов, я уже доказал на деле, что череп у меня крепкий и может выдерживать удары. Ну а работа на кухне научила меня выпускать кишки, от их вида меня точно не замутит.

Все это юноша произнес с улыбкой.

— Очень хорошо. Как поправишься, будешь зачислен в конницу.

Бабур ожидал, что парнишка рассыплется в благодарностях, но тот неожиданно помрачнел, а его бледное лицо залилось краской.

— В чем дело?

— Да это… всадник из меня никакой, повелитель.

Бабур прикусил губу, стыдясь собственной глупости. В кочевом сообществе, где лишь последние бедняки не имели лошадей, неумение ездить верхом считалось позором. Но ведь этот паренек вырос в городе, без родителей; где ему было научиться держаться в седле так, чтобы служить в коннице?

— Ничего, — промолвил правитель, желая поскорее замять неловкость и избавить Бабури от лишнего смущения, — ты уже доказал, что лошадей не боишься. А остальное — дело выучки. Начальник конюшен займется тобой, как только ты встанешь на ноги.

— Итак, решено. Если к следующему новолунию никаких арбалетчиков из Заамина не прибудет, мы выступаем на Акши сами, своими силами.

Бабур обвел взглядом советников, сидевших перед ним полукругом, скрестив ноги.