Вторжение. Судьба генерала Павлова

Людмила еще раз бросила испытующий взгляд. Перед ней сидел человек, в котором трудно было узнать прежнего Митю. И свое тогдашнее поведение, свой смех она уже не могла понять и оправдать. Незаметный мужичок-боровичок оказался крепок. Крепче тех рослых красавцев, которые ей застили свет. Уверенности, которая делала ее неотразимой в Митиных глазах, сильно поубавилось.

И все же временами она чувствовала себя моложе племянницы, которая еле двигалась по комнате и безучастно поглядывала в окно. У Людмилы же все горело в руках. В один миг стол сделался праздничным. Она понимала, что ни колбасой, ни котлетами ей не удивить генерала. Зато картошку, знаменитую синевскую, она могла приготовить тридцатью способами и выбрала самый удобный и быстрый.

— Что-что, а нашу синевскую картошку ты не пробовал, — сказала она, подавая на стол дымящуюся сковороду.

— Так ты не живешь здесь? — изумился Дмитрий Григорьевич.

Об этом Людмила предупредила его. Но то ли он забыл, то ли проверял себя заново.

— Вот хозяйка! — кивнула она без улыбки в сторону племянницы. — Она у нас девушка скромная.

— В кого? — искренне удивился генерал.

На столе возникла бутылка коньяка, припасенная Людмилой еще с апреля. И Надежда забеспокоилась: после первой рюмки тетка расцветала, говорила умные вещи. Но после пятой становилась мрачной, раздражительной. И, главное, напрочь исчезала ее привлекательность, которую даже Надежда в своем возрасте признавала за теткой.

Так и вышло. С коньяком встреча не стала лучше. Выпив с чувством, Людмила ударилась в воспоминания, где все у нее получались смешными. Генерал умолк.

Сбегав на колодец за водой, Надежда услышала, как тетка стучит по столу и запальчиво восклицает:

— Думаешь, ты меня увидел? Это я тебя нашла-а! Я-а!

Надежда опрометью кинулась с крыльца. «Вот дура! дура! — глотая слезы, шептала она про себя, осуждая и одновременно жалея тетку. — Так долго строить и так быстро развалить…»

Она едва успела скрыться за углом, как генерал сбежал по ступенькам, открыл дверцу машины. Людмила вышла следом, вяло махнула рукой. Вид ее показался Надежде ужасным: черные брови сведены в один толстый шнур, перечеркнувший лицо. Нос опущен. А главное, глаза, потерявшие блеск и смысл.

И еще Надежда поняла, что генерал больше не вернется, всяким отношениям их пришел конец. Вернее, не отношениям, а теткиной мечте. Только сейчас до Надежды дошел смысл всех ее терзаний, бушевавших в последние дни. Она даже не подозревала, какой глубокий смысл могла вложить в это слово — «последние»!

18

— Быстрее! Быстрее! — приказал Павлов, глянув искоса на водителя. Хотя автомобиль мчался, как обычно, на бешеной скорости, водитель прибавил еще. Шины визжали на поворотах, но лицо парня в потрепанной выцветшей пилотке, надвинутой на бровь, оставалось бесстрастным. Точно он не вез командующего, а сидел на завалинке в теплый вечер и лузгал семечки.

«Неплохо, — думал Павлов, — особисты хотели поменять. Они всегда что-нибудь хотят. У них там особый способ проверять людей. Не надо! Пусть этот парень останется».

Он усмехнулся жестко, как человек, угадывающий превратности судьбы, но уверенный, что его самого эти превратности никогда не смогут коснуться. «Вот тебе и не смогут», — мысленно произнес он, вспомнив внезапное посещение таинственной Люськиной обители. Она для него так и осталась Люськой. Подумалось, что не чаял окунуться в эту гаремную жуть. Всю жизнь мечтал. Оказалось — не надо! Увольте! Хорошо, что вырвался. Не для нас эти азиатские штучки. Теперь, когда Людмилы не было рядом, он себе удивлялся. На время забыл, что командующий. И не бритоголовый генерал, а прежний вихрастый Митька, запорошенный снегом и околдованный сиянием Люськиных глаз, опять вваливается в ее комнату. Сколько лет прошло? Вот чертова боль! Никаких больше контактов. Служба и дом. Работы невпроворот. Как там последний приказ Тимошенко насчет ПВО? Усилить! Исправить! Только и делаем, что исправляем. Как будто все начальники от мала до велика — сборище дураков. Шарахаемся из стороны в сторону. Вот и в Испании шарахались так же. А почему? Идешь в атаку и оглядываешься. Как бы нож в спину не воткнул твой же заместитель. И сильнее такого страха нет ничего на свете. Были, конечно, прекрасные люди, отличные крепкие парни. Но почему-то у всех, кто оттуда вернулся, один и тот же итог. Воспоминания мелькали, Павлов даже не слишком в них вдумывался. Но все же потянулся за папиросой, чтобы унять расходившиеся нервы.