Осенью повадилась к нему в дом то за солью, то за спичками. Глазами высверливала по вечерам. Видно было, какая нужна ей соль! Только Иван никак не отозвался. Ленка-проводница, которая ждала, или та же Маруська вдвое моложе были по сравнению с соседкой. В конце концов та поняла и обиделась. Ходила, словно каменная, не здоровалась. Потом оттаяла. Улыбаться начала, будто он к ней на свиданку набивается, а она до сих пор раздумывает и лукавит.
— Ай, Иван!
Соседка вертляво покрутилась, заглядывая в углы.
— Чего? — досадливо поморщился Иван.
— Ты на станцию ездил?
— Ну?
— Племянницу мою не встретил?
— А ты наказывала?
— Да нет… к слову я… вторые сутки жду. Сестра какое-то непонятное письмо прислала.
Тут и найденная, откинув полог, вышла:
— Ой, тетя Люся!..
Как они выясняли отношения, откуда что взялось, Иван уже слушал плохо. В ушах начался звон, в глазах поплыл туман. И вот уже не одна, а две молодые ведьмы веселились и смеялись ему в лицо. Когда ушли, не помнил. Путешествие через вьюжное поле в драном свитере начало сказываться. К утру лежал в горячечном бреду.
14
«Найденной» девчонкой, как окрестил ее Иван, оказалась Надя Васильева, которую Жабыч тщетно поджидал в Минске.
Вот уж чего не думала Надежда, замерзая в лесу на заснеженной дороге, что в ту же ночь ляжет в теплую постель у родной тетки. Легенда о тете Люсе держалась в Надином семействе устойчиво и неколебимо. Принято было говорить, что тетя Люся, Людмила Павловна, необыкновенно красива и талантлива. Однако неудачная любовь едва ее не погубила. Считалось, что подраставшая Наденька похожа на тетку, но не так ярка, своеобразна и упряма. Упрямство ставили на второе место после красоты.
К тетке Надя добиралась окружными путями, тайком, бросив мать, паникуя при мыслях о страшной участи отца. Ей, которая цепенела от пустяшного замечания учительницы, пришлось бежать по снегу вместе с матерью, спасаясь от цепных псов. И она смогла. Мать научила ее сопротивляться. Наверное, любые псы могли догнать. Скорее всего, их не было. Но лай слышался вдалеке. И ужас был настоящий. До сих пор она слышала голос матери: «Доченька! Скорее… Скорее…»
Она всегда считала мать робкой, нерешительной, во всем потакающей отцу. Не имевшей своего мнения. А вышло на поверку — сталь!
«Продержись, заклинаю, продержись, сколько можно! — судорожно говорила мать, отсылая ее к тетке. — Я ей напишу. Только не отсюда. Тут перехватят. И тебя найдут!»
Иногда Надежде казалось, что кошмар скоро кончится. Ошибка выяснится, и отец, как прежде, улыбающийся, возникнет на пороге. Иного конца ужасной истории ей не представлялось. Может быть, их даже не искали, и бегство было напрасным?
Как было договорено дома, она утаила от тетки про арест. Объяснила, что отца послали опять на Маньчжурскую границу. Мать, конечно, уехала с ним. Тетка с подозрительностью покрутилась вокруг этих новшеств и ничего не сказала. Отвлекла ее история неудачного замужества племянницы. И тут Надежда ничего не скрывала, пускаясь в такие личные откровения, которые прежде показались бы ей невозможными. Тетка навострила уши, перестала выспрашивать про отца. Любовью Людмила Павловна интересовалась не меньше, чем молодые. Расспрашивала про измены Бориса Чалина, старалась вникнуть в подробности.
— Если он к женщинам неравнодушен, — сказала она под конец, — зачем же во флот пошел? Там порядки строгие. Не разбежишься… посреди моря.
Надежда не ответила, спала. Но среди ночи, как это повелось после ареста, проснулась от внезапного толчка и, оглушенная шумом собственного сердца, лежала без сна, переживая бесконечные жуткие минуты судорожного прощания с отцом, когда ее оттаскивали, а он кричал: «Наденька, не надо! Аня, возьми!..» Наверное, Чалин заметил бы у нее седые волосы, как она узрела недавно. О бывшем муже она думала в последнее время спокойнее. Понимала, что ей следовало крепче его защищать. Отец сразу не принял Бориса. Может быть, крах их супружества был неизбежен. Но Борис ускорил его своим упрямством, а потом и сторонними приключениями. Она еще умела терпеть и потом удивлялась, какая тонкая вязь событий привела от девической влюбленности и страсти к опрометчивому замужеству, а затем к полному отчуждению. Теперь на месте недавних сражений гулял ветерок. Хоть от прежней любви остались одни головешки, но где-то под пеплом один уголек тлел. От этого иногда становилось горше, иногда радостней.