Вторжение

— Например, Фейрхилл, — ответил Стил. — Старое поместье называлось Оук-фарм, и часть дома была возведена более двухсот лет назад. Вы родились здесь и после смерти отца вернулись сюда со своей женой. Всё верно?

Тим кивнул. Со своим домашним заданием Стил в самом деле справился. Как юрист, он невольно испытывал уважение к столь компетентному сопернику.

— И каким же образом ваш старик первоначально приобрёл это владение? Вы знаете эту историю. Когда депрессия достигла предела, он заложил свой дом в Принстоне и здание офиса в Филадельфии — о да, он всегда мог собрать деньги — и использовал наличность, чтобы купить собственность Трентона на торгах, ибо тут все задолжали налоги. Он выложил за каждый доллар сущие гроши. Всё тут было в запущенном состоянии — старые каркасные дома и амбары в преимущественно чёрном районе. За ту цену, что он мог предложить, Кроуфорд приобрёл их, а тем временем растянул оплату за арендованный Фейрхилл на десять лет с правом покупки его за фиксированную цену. Когда во время второй мировой войны начался бум с недвижимостью, он с большой выгодой продал бывшие владения Трентона и купил Фейрхилл фактически за полцены. Вот так, парень, старый пират всех обошёл.

Информированность Стила больше не удивляла Тима. В основе своей история полностью соответствовала истине. Каждый торговец, все старые обитатели Принстона знали, как был неуступчив и прижимист молчаливый Тим-старший; было известно, как он стал владельцем Оук-фарм в те времена, когда большинство «старых богачей» округа Мерсер были доведены до крайности. Может, называть его «пиратом» было преувеличением, но Большой Тим умел прибирать к рукам каждый доллар. Тим никогда не чувствовал близости к отцу и втайне он был рад, что Стил так точно оценил изворотливость Большого Тима.

— Так что старик приобрёл Фейрхилл за счёт того хлеба, что он отнял у чёрных бедняков, — продолжил Стил. — Такова справедливость для белых, парень. Такова она для белой мрази. А все, кто живут вдоль Грейт-роуд, говорят, до чего он был умный человек и как счастливо живут тут его сын и его внуки.

— Минутку! — осадил его Тим. — Всё не так просто.

— Да, уж непросто. Чёрным кошкам пришлось получить хорошую вздрючку, выяснить, как всё это делается, после чего старые лохматые ниггеры стали ломать себе головы. Так, Кроуфорд?

Тим не ответил.

— Старик получил дом в одиннадцать комнат и шестьдесят пять акров земли всего лишь за восемьдесят кусков, — сказал Стил. — Он тут устроил себе поместье колониальных времён, поставил новые камины, разбил теннисный корт, привёл в порядок ландшафт, ввёл в строй плавательный бассейн. Всё это обошлось ему не больше, чем, скажем, в сто тридцать кусков… А сегодня вы и миссис смело можете просить за свои владения миллион без четверти — и получить его.

— Сомневаюсь, — сказал Тим, но, подумав, признал: — Тем не менее, вы близки к истине.

— Плюс-минус пятьдесят тысяч. И знаете что, Кроуфорд?

Тим дёрнулся. Он смотрел в окно, и внезапно в нём появилось чёрное лицо, круглая чёрная физиономия с насмешливой ухмылкой на губах. Замерев в переплёте окна, оно напоминало картину в рамке.

— Кто это? — не столько спросил, сколько чуть не заорал Тим.

Стил отмахнулся.

— Ещё пару минут, — крикнул он и нормальным тоном обратился к Тиму. — Это Харви Марш. Я предполагаю, он горит желанием встретиться с вами.

Лицо исчезло. Тим повернулся к Стилу, который теребил свою козлиную бородку и разглаживал усы.

— Относительно Фейрхилла, Кроуфорд, как я и говорил. Вы можете продать его за семьсот или восемьсот тысяч, но делать этого вы не будете.

— Конечно, не буду.

— Верно, — стремительно наклонился к нему Стил. Медальон с выгравированной головой Франца Фаннона раскачивался у него на груди. — Я скажу вам, как вы поступите с этим местом, Кроуфорд. Вам придётся отдать его — движению «Чёрные Двадцать Первого Февраля».

Он услышал, как по лестнице чётко простучали каблучки. Лиз наверху надела туфли. Тим всё понял. Одевшись как подобает, она будет чувствовать себя не такой уязвимой — в данный момент.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Лиз, поёрзав в кровати, снова устроилась на боку. Её прозрачная ночная рубашка, невесомая, как пёрышко, сейчас сбилась в ногах и казалась ей тяжёлыми путами. И она, и Тим всегда спали голыми, но сегодня вечером она надела ночную сорочку, а когда Тим вышел из своей гардеробной, на нём была пижама. Они легли, прижавшись друг к другу и тихо перешёптываясь. Сна не было ни в одном глазу. От пилюли снотворного она чувствовала лишь головокружение. Горло пересохло и першило, и она постоянно пила воду из стакана на ночном столике. Выпростав левую руку, она посмотрела на светящийся циферблат маленьких золотых часиков: 2:40. Уже два часа она лежала без сна.