Когда в полутемном переулке его подвели не к фаэтону, как он ожидал, а к обычной, с брезентовым верхом фуре, Красовский мгновенно протрезвел: только теперь он понял, что принял за контрразведчиков явно других людей.
Ермаков отпустил его локоть, откинул брезентовый полог:
— Прошу!
Красовский понял — надо бежать! Резко рванулся в сторону, освободился от рук Журбы и ударил Иллариона головой в грудь, вкладывая в этот удар всю свою силу…
Не покачнувшись даже, Илларион принял его в свои объятия, и Красовский беспомощно затих.
Журба торопливо огляделся: вокруг было спокойно. Но Красовский мог закричать, и тогда…
— Ваша безопасность зависит от вас! — быстро сказал Журба. — Вы нам нужны ненадолго, не волнуйтесь!
— Да он уже не волнуется, — успокаивающе сказал Илларион. — Он человек понятливый. — Бережно прижимая к себе Красовского, он шагнул к фуре. — Поехали!
Штабной поезд генерала Слащева стоял на запасной ветке железнодорожных путей, подведенных к пристаням Российского общества пароходства и торговли. От приземистых, вытянутых вдоль моря пакгаузов его отделял невысокий каменный забор. Полуденный зной повис над землей, воздух пропитался терпким запахом смолы и моря. Ни в штабных вагонах, ни рядом с ними не было никакого движения, лишь одинокий часовой мерно, как маятник, ходил вдоль короткого состава, придерживая приклад закинутой за потную спину винтовки.
В Севастополь поезд прибыл па рассвете минувшего дня, и вначале его подали к городскому вокзалу. По комендант станции, посоветовавшись с комендантом поезда, распорядился перегнать состав, в котором все, кроме часовых, еще спали, к пристаням РОПиТа: здесь штабные вагоны могли находиться, никому не мешая, и день, и два, и три — сколько потребуется. Кроме того, у этой стоянки был целый ряд своих преимуществ — место безлюдное, автомобиль можно подать прямо к салон-вагону.
Ермаков и Журба — оба в промасленных спецовках, вооруженные деревянным коробом с инструментами и лейкой, в которой вязко плескалась смазка, — неспешно вышли из-за последнего вагона, равнодушно поглядывая по сторонам, направились к часовому.
— Стой! Кто такие будете? — немолодой унтер-офицер взял винтовку на руку — скорее, пожалуй, для порядка, чем от чрезмерной подозрительности.
— Ружьишко-то опусти, — посоветовал Ермаков. — Идем проверить буксы, да и смазка требуется…
— Все одно — стой! — Часовой полез в карман за свистком. — Сейчас караульного начальника вызову, а уж он…
Унтер-офицер поднес свисток к губам, и в тот же миг взрыв страшной силы сотряс воздух. Дрогнула земля, взметнулось вверх пламя. Вагоны дернулись, ударились друг о друга буферами, заскрежетали сцепления, со звоном посыпались стекла.
Часовой бросился наземь, прижимая к себе винтовку. Взвыла сирена, послышались прерывистые, тревожные гудки пароходов, и вновь, заглушая все звуки, грянул взрыв. В небо летели пылающие доски, искореженные листы железа, камни. Черный клубящийся дым, поглощая все вокруг, окутывал и слащевский поезд.
Распахнулась дверь салон-вагона, со ступенек кубарем скатился босоногий, в исподней рубашке Пантелей. «Господи помилуй, господи помилуй!..» — мелко крестился он. Новый взрыв швырнул его на землю, распластал рядом с часовым. Журба нырнул под вагон, выскочил с другой стороны состава и, прыгнув на подножку, открыл специальным ключом дверь. И сейчас же из-за насыпи поднялись Илларион и Красовский, одетые в форму железнодорожного ведомства.
— Илларион, оставайся здесь, страхуй! — крикнул Журба. Подтолкнув вперед Красовского, поднялся в вагон.
В выбитых окнах салона полоскались занавески, под ногами хрустело стекло, было дымно, и Журба не сразу разобрался, что за черный комок бросился ему под ноги — лишь потом по истошному воплю понял, что это был кот.
Сейф стоял на прежнем месте, возле киота. Подняв лежащий на полу стул, Красовский подсел к сейфу и долго — так во всяком случае показалось Журбе — разглядывал его. Потом вынул из кармана куртки набор длинных и тонких отмычек, завернутых в белоснежный платок, задумчиво посмотрел на них и опять замер…
Снаружи, в разбитое окно донеслись громкие крики команд. Кто-то пробежал мимо вагона надрывно вопя: «Паровоз!.. Скорей гоните паровоз, надо оттянуть состав!..» И опять исчезли голоса — неподалеку полыхала пристань, пакгаузы, рвались снаряды и ящики с патронами; все слилось в сплошной, непрерывный гул, грохот, треск…
Красовский повернул к Журбе побледневшее, потное лицо, что-то сказал. Николай, не расслышав, наклонился.
— Мне нужна тишина, — прокричал ему в самое ухо Красовский. — Я не могу работать, не слыша механизма замка!..