Второй вариант

— Да! — Астахов улыбнулся, и пропала барская надменность лица, была лишь глубокая усталость.

Так они встретились: чекисты Николай Журба и Василий Степанович Астахов — он же Петрович, он же совладелец константинопольского банкирского дома. Как долго, как трудно шли они к этой встрече!..

— Как же так… — Николай провел по лицу ладонью, будто смахивая остатки сновидения. — Как же так, — повторил. — Мы же только вчера о вас говорили, поминали недобрым словом…

— А за какие такие, позвольте спросить, грехи? — деловито, но с улыбкой уточнил Астахов.

— За караваны! — признался Николай. — Еще бы день-два и…

Отсмеявшись, Астахов сказал:

— Пойдемте куда-нибудь на бережок.

Укрывшись в тени высокого берега, они присели на теплые камни.

— Ну, рассказывайте, Николай… Обо всем по порядку, не спеша, с самого начала, — предложил Астахов.

Все происходящее еще казалось Николаю Журбе невероятным, хотя и радостным, волнующим сном. Он заставил себя собраться с мыслями и начал рассказывать. Вспоминая свои мытарства в Симферополе, он невольно сбивался на подробности, и в его рассказ вплетались те детали, которые и могли, собственно, помочь Астахову составить мнение о молодом своем помощнике. Отмечая про себя ошибки Журбы, Василий Степанович не спешил тут же, сразу указывать Николаю на них — он понимал: ничего, кроме излишнего, мешающего их разговору смущения, это Журбе пока не при-несет. Будет время и на разбор ошибок! Но все, что заслуживало похвалы, отмечал вслух незамедлительно. Когда, например, речь зашла о событиях на симферопольской явке, Астахов, положив руку на плечо Николая, с теплотой в голосе сказал:

— С машинописными объявлениями у вас хорошо получилось. Остроумно и лихо!

Как бы оправдываясь, Николай сказал:

— Так ведь у меня другого выхода не было… Я только боялся, что вы не заметите объявлений…

— Ну, это было бы невозможно! — усмехнулся Астахов. — Они пестрели на каждом шагу. А симферопольские контрразведчики генерала Климовича? Они что же — смотрели, как вы клеете объявления и молчали?

— Сам бы я не рискнул, — признался Николай. — Разве в самом крайнем случае… Нет, меня выручили беспризорники.

Отмстил про себя Астахов и эту откровенность, и эту скромность. Тогда, в Симферополе, на Лазаревской, увидев шифрованное объявление, предупреждающее о провале явки, и выяснив, что газета «Таврический голос» закрыта, он оценил находчивость посланного ему в помощь человека, но не больше. Теперь же, познакомившись с Журбой, уже зная, как молод он и неопытен, Астахов представил то состояние, в котором находился Николай после ночных событий на явке, и подумал, что находчивость — закономерный итог бескорыстного мужества и чувства долга, которыми, судя по всему, был наделен его помощник. Не каждый человек, чудом избежавший смерти, способен тут же, не оправившись толком от потрясения, отважиться на новый риск…

Видимо, опять-таки из скромности Николай лишь в конце своего рассказа упомянул о том, что перед отъездом из Харькова его принимал Дзержинский.

— Что же вы молчали! — укоризненно воскликнул Астахов. И чтобы объяснить свое волнение, добавил:

— Вы не представляете, как дорог мне этот человек!

— Он говорил, что многому научился у вас, — улыбнулся Журба.

— Все было наоборот, — покачал головой Астахов, — «Железный Феликс"!.. — Астахов прикрыл глаза, опять качнул головой. — Железный-то железный, но надо знать, какая нежная, щедрая это натура! Нет, Николай, вы непременно должны рассказать мне буквально все о вашей встрече с Феликсом Эдмундовичем! Как выглядит он сейчас, как чувствует себя?.. Поверьте: любопытство мое не праздное!

Он слушал Журбу и мысленно возвращался в сентябрь 1909 года: тогда в далеком селе Бельском Енисейской губернии свела их впервые судьба. И увидел Дзержинского тех дней: в сером арестантском халате с уродливым красным тузом на спине, в плоской тюремной шапочке и с холщовой сумкой через плечо… Немало было среди ссыльных людей по-настоящему крепких, но даже они поражались Дзержинскому: измученный болезнью, он вел себя так, будто и болезнь, и назначенная ему пожизненная ссылка вовсе не тревожили его, не мешали думать о путях и способах дальнейшей борьбы.

Журба, закончив рассказ о памятном для него дне, молчал, но Астахов видел: в свою очередь, и Николаю хочется что-то спросить у него о Дзержинском…