Второй вариант

За "языком" пошли через неделю. Восемь офицеров- столько решили оставить в группе - и два пожилых сапера Белоусов и Николаев. В сумерках, когда на немецкой стороне село солнце и лес там почернел, зазубрился, стал будто ниже, пришли на передовую. Дожидаясь темноты, сидели в траншее, то и дело поглядывая на небо, а оно все пылало и пылало на западе алым, почти кровавым закатом.

Говорить не хотелось. Шутить - тоже. Полуэкт рассматривал линию окопов врага, мысленно прикидывая путь до нее, и река казалась ему более широкой, расстояние от берега до траншей гораздо длиннее, чем представлялось днем. И еще казалось: все, что должно было вот-вот начаться и произойти, случится не с ним, а с кем-то другим. Чтобы отвязаться от этого ощущения, опустился на дно окопа, стал приглядываться к товарищам: бледные, осунувшиеся лица, судорожные, словно в последний раз, затяжки. Один Акимов казался спокойным, но и его прищуренные глаза будто не упирались в глинистую и уже замшелую стенку окопа, а глядели в какую-то неведомую даль.

Ночь еще не настоялась и не сменила вечер, а капитан Лаюров поднялся на ноги.

- Пора!

В намеченном для высадки месте берег поднимался от воды полого и был невысоким. Немцы могли видеть из траншеи лишь дальнюю часть реки, а возможно, не видели и ее и потому должны были выставлять на ночь секретные дозоры. Лаюров хотел опередить их, устроить засаду, чтобы взять пленного на нейтральной полосе, и потому торопился.

Вскочили, теснясь, спустились в заливчик к лодке, какое-то время посидели в ней и поплыли. Чтобы приглушить всплески весел, "максим" с нашего берега схватился с немецким пулеметом. Трассирующие пули летели из-за реки так медленно и плавно, что, казалось, от них легко можно уклониться.

Лодка миновала середину реки и, осмелев, быстро шла к противоположному берегу. Вскоре под ее днищем заскрипел песок. Все произошло так быстро, так неожиданно просто, что и дух не успели перевести. Первое напряжение спало, появилась уверенность.

Мин на берегу и выше саперы не обнаружили. Не удалось найти и ни одного лежбища или окопа, где могли располагаться вражеские дозоры, а летняя ночь коротка, еще раз обследовать берег Лаюров не решился. Пошептался с Акимовым и махнул саперам - вперед, к дзотам!

Выстроились в цепочку, поползли след в след, с частыми остановками - враг близко, а обратный путь удлиняется с каждой минутой.

Впереди скрипнула дверь блиндажа, мелькнула неяркая полоска света, послышались грузные шаги и негромкий чужой говор. Обыкновенные звуки, а сердце готово выбить ребра, тесно ему в груди, и в висках отдается, будто кто рядом по наковальне молотит. Едва пришли в себя - щелчок! Сработал взрыватель мины? Слава богу, не-е-ет! Часовой чиркнул зажигалкой. Всего-то. И снова лежали, чтобы отдышаться, прийти в себя.

На синеватом небе высыпали бледные звезды. Справа, за рекой, поднималась луна.

Снова поползли, совсем медленно, нацеливаясь на покуривающего часового, на ряды колючей проволоки перед ним, и ползли долго, пока не оглушил возглас сапера Николаева:

- Немцы!

Немцы шли к реке. Они были на своем берегу и потому не таились. Николаеву, первому заметившему их, поднять бы руку, но он то ли не знал этого знака, то ли растерялся, и немцы отозвались на его возглас автоматной очередью и несколькими винтовочными выстрелами.

- Гранаты! - рявкнул Лаюров.

А дальше произошло и совсем непредвиденное. Капитан Лаюров ранее командовал ротой, ему приходилось поднимать бойцов в атаки, и едва прогремели взрывы, он по привычке подал такую команду, что Акимов крепко-накрепко сцепил зубы.

- За Родину! Ура! - во весь голос прокричал капитан и первым бросился за убегающими немцами.

Все, кроме Акимова, тоже закричали "ура". Разведчиков услышали на своем берегу и отозвались тем же атакующим кличем. Это подбодрило и внесло неразбериху. Забыв о совместных действиях, каждый выбрал "своего" и погнался за ним.

Полуэкт дал очередь выше головы, чтобы немец бросился на землю, но тот больше боялся плена и побежал еще быстрее. Полуэкт был в легких, специально сшитых для разведчиков тапочках, враг - в тяжелых сапогах и в два раза старше. Расстояние между ними сокращалось, но еще стремительнее приближалась траншея. Из нее явственно доносился встревоженный говор. Полуэкт остановился, чтобы дать очередь по ногам, но страх - немец и раненый может его подстрелить или убить! - заставил вздернуть ствол и надолго задержать палец на спусковом крючке.

Немец кулем рухнул на землю. Полуэкт, не сводя глаз с траншеи, начал обыскивать. Пальцы дрожали, бумажник фрица не лез в карман, а время шло. Рванул ворот гимнастерки, забросил бумажник за пазуху, карабин - за спину и помчался обратно, забыв о минах, и уже миновал половину пути, как увидел бегущего навстречу. Успевший подняться над землей круг луны бил в глаза и не давал рассмотреть, кто там. Сзади, из траншеи, доносились голоса немцев, отдельные выкрики, но пулеметы почему-то молчали, и ракеты не взлетали в небо.