Второй удар гонга

Картер поднял недоуменный взгляд.

Музыка смолкла, и все вернулись к столу.

Бартон Рассел подозвал официанта:

– Еще бутылку шампанского, и побыстрее.

Потом поднял бокал.

– Послушайте все. Я хочу сказать тост. Честно говоря, я все думал о сегодняшнем вечере. Как вам известно, я заказал стол на шестерых. Нас же за ним было пятеро. Один стул оставался пустой. Потом, по очень странному совпадению, здесь оказался месье Эркюль Пуаро, и я пригласил его составить нам компанию.

Вы и представить себе не можете, до какой степени это странное совпадение. Пустовавшее место я оставил для леди – той самой леди, в память которой я и устроил обед. И устроил я его, леди и джентльмены, в память моей жены Ирис, умершей именно в этот день четыре года назад!

Все, кто сидел за столом, невольно вздрогнули от неожиданности. Бартон Рассел невозмутимо поднял бокал.

– Прошу всех вас выпить в память об Ирис.

– Ирис? – быстро переспросил Пуаро.

И посмотрел на цветы. Бартон Рассел, перехватив его взгляд, спокойно кивнул.

– Ирис… Ирис… – зашептались гости.

Всем стало не по себе.

Бартон Рассел заговорил снова, медленно и тяжело, по-американски монотонно растягивая слова:

– Вам, должно быть, кажется странным, что день смерти жены я решил отметить обедом в модном ресторане. Но у меня на то есть причина… Да, вот именно, есть причина. И коли уж здесь присутствует месье Пуаро, то я хочу объяснить, в чем дело.

Он повернулся лицом к Пуаро.

– Четыре года назад, месье Пуаро, я устроил такой же обед, только не здесь, а в Нью-Йорке. На нем были мы с женой, был мистер Стивен Картер, служивший в то время в посольстве в Вашингтоне, был мистер Энтони Чепелл, приехавший к нам погостить на несколько недель, и сеньора Вальдес, успевшая очаровать тогда своим танцем весь Нью-Йорк. Но главным украшением вечера была малышка Паулина, – он похлопал свояченицу по плечу, – хотя тогда ей едва стукнуло шестнадцать. Помнишь, Паулина?

– Да… Помню, – голос Паулины слегка дрогнул.

– В тот вечер, месье Пуаро, произошла трагедия. Дело было так: раздалась барабанная дробь, началось выступление варьете. Погас свет, и остался лишь один освещенный круг посреди танцевальной площадки. А когда свет снова зажегся, моя жена лежала, уткнувшись в стол лицом. Она умерла, месье Пуаро, умерла. Потом в ее бокале нашли цианистый калий, а в сумочке пакетик с остатками яда.

– Она покончила с собой? – спросил Пуаро.

– Именно к такому заключению пришла полиция… И я не оправился от удара до сих пор, месье Пуаро. Конечно, у нее могли быть причины… Так решила полиция. И я согласился.

Неожиданно он ударил по столу.

– Но не поверил… Нет, четыре года я вспоминал, думал над тем, что произошло, и не поверил! Ирис не могла покончить с собой. Ее убили, месье Пуаро, убил кто-то из тех, кто находится здесь. Я знаю.

– Послушайте, сэр…

Тони Чепелл хотел было вскочить.

– Успокойся, Тони, – сказал Рассел. – Я еще не закончил. Ее убил кто-то из вас, теперь я уверен. Кто-то, воспользовавшись темнотой, подбросил ей в сумку пакет с остатками цианистого калия. Мне кажется, я знаю, кто это. И намерен сегодня вывести на чистую воду…

Речь Рассела перебил звонкий голос Лолы:

– Вы сумасшедший, вы псих, кому бы в голову пришло поднять на нее руку? Вы сошли с ума. Я не хочу тут сидеть…

Конец фразы заглушила барабанная дробь.

– Варьете, – сказал Бартон Рассел. – Посмотрим и потом продолжим. Оставайтесь на месте все! Мне нужно успеть к танцовщицам. Мы для вас кое-что приготовили.

Он поднялся и вышел из-за стола.

– Потрясающе, – произнес Картер. – Бартон сошел с ума.

– Псих, – сказала Лола.

Медленно погас свет.

– С меня хватит, я ухожу, – сказал Тони.

– Нет, останься! – резко вскинулась Паулина. И тихо пробормотала: – О господи… о, господи…

– В чем дело, мадемуазель? – так же тихо спросил Пуаро.

Паулина ответила едва не шепотом:

– Все это ужасно! Точь-в-точь как в тот вечер…

– Ш-ш-ш! – зашикали на них из-за соседних столиков.

Пуаро еще больше понизил голос.

– Позвольте сказать вам кое-что на ухо, – шепнул он, осторожно коснувшись рукой плеча девушки. – Все будет хорошо.

– Господи, вы только послушайте! – воскликнула Лола.

– В чем дело, сеньора?

– Это та же самая песня! Та, которую играли в тот раз в Нью-Йорке. Бартон Рассел помнит всю мелочь. Мне это не нравится.

– Наберитесь мужества…

На них снова зашикали.

На середину площадки вышла девушка с черным как уголь лицом, на котором сверкали белки больших круглых глаз и белоснежные зубы. Низким, чуть хрипловатым голосом, трогавшим за душу, она запела: