Я прислушался, и художник-оформитель нашего ДК согласился всё сделать в лучшем виде за три бутылки водки. К тому времени, как мы договорились с художником, Козырев успел решить вопрос с Козловым, видимо, ввиду отсутствия соцсетей и цифровых фотоаппаратов на словах объяснив начальнику ГАИ, как будет выглядеть наша машина. Тот предложил посмотреть окончательный вариант уже разрисованного автомобиля, посему нам пришлось поторопить художника, чтобы уложился в следующие пару дней. Водку мы ему отдали лишь после окончания работ, дабы с радости не наклюкался раньше времени.
Со стороны наше средство передвижения смотрелось очень привлекательно и ярко, как раз в тему начинавшей буйствовать весне. 27 апреля мы пригнали наш «РАФик» на стоянку возле здания областной автоинспекции. Козлов лично вышел на пару с инспектором.
– По закону категорически запрещено использовать цвета, предназначенные для скорой, милиции, пожарных и других спецмашин. У вас в окраске присутствуют все эти цвета, не машина, а одно большое аляповатое пятно… Но, так уж и быть, дам добро, – неожиданно снизошёл он, хотя после такого вступления я на положительное решение вопроса почти не рассчитывал, подумав, что даже звонок Козырева не сыграл решающей роли.
– Валера, давай, оформляй как положено.
– А какой цвет-то писать? – не понял инспектор.
– Серо-буро-малиновый в крапинку, – хмуро пошутил Козлов. – Пиши… Пиши чёрный.
– Почему чёрный?
– Потому что он преобладающий, вон, паровоз у них чёрный. Или лучше напиши, в эстрадной расцветке.
– Так нет вроде такой расцветки.
– Теперь будет, – снова грустно вздохнул Козлов и направился в сторону административного здания.
Когда вопрос с машиной был окончательно улажен, я поделился со своими мыслями о том, что для выступления неплохо было бы всем обзавестись одинаковыми майками с логотипом нашей группы.
– Будет то же самое, что и на машине? – спросила Лена.
– Пожалуй, изобразим что-нибудь попроще. Например, чёрные футболки с несущимся на зрителя локомотивом, разбивающим название группы на две части: «Good» и «Ok».
– О, круто, можно, я на «бочке» такой же рисунок сделаю?
– Можно, – усмехнулся я.
Тем же вечером я сделал карандашный набросок. По-моему, получилось неплохо, главное, что без лишних деталей и в то же время рисунок бросается в глаза. Дело за нормальным художником, который сможет рисунок перенести на ткань.
Его я нашёл на следующий день в художественных фондах на улице Горького. Тыкался наобум, в итоге меня направили в мастерскую к Павлу Сергеевичу Аниськину, одному из разработчиков герба Пензы.
Тот взял в руки мой набросок, сдвинул на затылок берет и пробормотал:
– В общем-то, ничего сложного. Правда, со временем беда…
– Павел Сергеевич, ваш труд будет оценен по достоинству.
Сошлись на 50 рублях за весь объём работ. Купить одинаковые чёрные футболки, правда, разных размеров, тоже не составило проблем, и два дня спустя я представил своим музыкантам нашу новую униформу.
– Класс! – восхитился Юрка. – Завтра же принесу краски и попробую изобразить на «бочке» такой же рисунок.
1 мая после праздничной демонстрации наш коллектив должен был принять участие в праздничном концерте в стенах нашего Дворца культуры. 9 мая он тоже будет, но я предупредил Антонину Геннадьевну, что могу вернуться из Москвы только 10-го утром. Она отнеслась с пониманием, как и Бузов, которого я известил о своей отлучке ещё раньше. Видно было, что обоих одолевает гордость сопричастности, но если Николай Степанович радостно скалился, тряся мне руку, то Мещерякова сохраняла на лице видимость строгости.
Между делом в конце апреля я выкроил время наконец залитовать подаренную Пугачёвой песню. Тут меня, правда, слегка обломали. Первый куплет звучал следующим образом:
Эта вот фраза «Господи помилуй» вызвала у ответственного работника пензенского отделения Главлита отторжение. Мне было рекомендовано заменить её на что-то более приличное. Целый вечер угробил на то, чтобы подобрать замену, кляня про себя автора текста, имени которого я не то что не помнил, но даже и не знал.
В итоге, уже совсем было отчаявшись, в первом часу ночи вывел шариковой ручкой на тетрадном листе:
– Вот, совсем другое дело! Можно было сразу так написать, а не придумывать какую-то религиозную ересь.
Сотрудница местного отделения Главлита наконец-то завизировала текст в двух экземплярах, поставив печати и росписи, и час спустя я уже звонил Пугачёвой. Процитировал, что нужно исправить, сказал, что 7-го буду в Москве и смогу ей передать лично или через кого-либо копию текста с подписью и печатями. А заодно заскочу в ВААП (в понедельник агентство должно работать), где зарегистрирую текст и ноты.
А следом позвонил в Ленинград Резнику.