– Пока об этом рано говорить, пленум не пришёл к единому мнению. Есть реальные кандидатуры, две-три, но я пока воздержусь от имён. Скоро всё и так станет ясно.
– Понял, не дурак, – кивнул я. – Между прочим, вы помните, я говорил, что Цвигун застрелился в начале 1982 года? Якобы решит не продлевать свои мучения на фоне рака мозга или лёгких. Хотя задним числом информацию о болезни вроде бы опровергал его лечащий врач. Там ещё по слухам дочка Брежнева фигурировала с алмазами от Буряце, но стреляться из-за этого…
– Согласен, как-то глупо. А твою информацию примем к размышлению.
– Цвигун, часом, не из нашей команды?
– А вот это тебе пока не нужно знать, – нахмурился Козырев. – И вообще, засиделся ты что-то у меня, а мне ещё отчёт писать.
– И точно, у меня самого через полчаса репетиция, – заторопился я, бросив взгляд на часы. – Меня отсюда как, выпустят?
– Выпустят, я тебя сам провожу на выход. Как чай, кстати, понравился? Вот, держи, дома заваришь.
Я автоматически сунул в карман куртки полиэтиленовый пакет с травой, а в голове моей царил полный сумбур. Да-а, это я удачно зашёл, грамоткой с ручкой обзавёлся, да ещё столько интересного узнал. Будет над чем подумать.
Глава 2
Владимир Викторович Епифанов, больше известный в Пензе как местный дурачок Вольдемар, на сон никогда не жаловался. В полуподвальном помещении, где хранились мётлы и лопаты – его рабочий инструмент, он и жил, ночуя на продавленном топчане. Через каморку проходила труба отопления, так что зимой Вольдемару в этой кладовке было вполне комфортно. А ещё у него была электрическая плитка, которой он, при всей скудости своего ума, вполне сносно пользовался.
Разум Вольдемара был не замутнён проблемой выживания с тех пор, как он оказался выпущен в свободную жизни из школы-интерната для детей с отклонениями в психическом развитии. Удивительно, но при постоянном недоедании в интернате Вольдемар вырос здоровым малым за метр восемьдесят, косая сажень в плечах. Случалось, перед сном он раздевался догола, вставал перед прямоугольным куском зеркала с отколотым углом и разглядывал собственное отражение. Потом сгибал руки в локтях, с удовольствием наблюдая, как вспухают кубики бицепсов, напрягал пресс, тут же покрывавшемся кубиками. При этом он не занимался никаким видом спорта, а всего лишь брал по утрам в руки метлу или лопату, выполняя свою работу. В плане физического развития природа оказалась к нему благосклонна, в отличие от наполнения черепной коробки. Во многом сказались гены деревенских родителей-алкоголиков, которых лишили родительских прав, когда мальчику исполнилось три года. Во время очередного запоя голодное дитё вознамерилось привлечь к себе внимание криком. Что бы сынуля не доставал их своим криком, они выгнали мальчугана на улицу в одной рубашонке, на 20-градусный мороз. Маленький Володя сквозь плач стучал в дверь в тщетной надежде, что ему откроют. На его счастье, мимо шла соседка, которая увидела эту жуткую картину, проскочила через висевшую на одной петле калитку и схватила мальчишку в охапку. Дома отогрела, не понадобилось даже вести парня к фельдшеру, а на следующее утро вместе с ним отправилась в район, в органы опеки.
Наверное, это было даже к лучшему, так как всего через месяц родители Володи угорели, отравившись угарным газом, иначе на местном погосте в одну могилу закопали бы не два, а три трупа. Вольдемар помнил, что у него были отец с матерью, но воспоминания о них не будили в его душе абсолютно никаких эмоций. И даже когда в более взрослом возрасте ему рассказали, как погибли родители, он отнёсся к этой новости совершенно равнодушно.
Несмотря на то, что предки его были законченными алкоголиками, сам Вольдемар рос абсолютным трезвенником. Лет в десять за компанию с чуть более взрослыми воспитанниками интерната он попробовал глотнуть водки, его тут же вырвало и с тех пор Вольдемар не брал в рот ни капли. Он и без водки знал, как себя развеселить, а заодно и заработать. Бывало, увидит одинокую девицу, идущую куда-то по Московской через его подведомственную ему территорию, подлетит верхом на метле и с криком: «Такси подано!» насильно усаживает несчастную позади себя. Так и скачут они по Московской на потеху прохожим, а отказать такому лбу, которому по причине умственной отсталости всё равно ничего не будет, «пассажирки поневоле» боялись. Доскачут до перекрёстка – тут Вольдемар без выкрутасов заявляет: «Слазь, приехали, с тебя десять копеек». И платят, а куда деваться, да и что такое десять копеек – здоровье дороже.
Кстати, к своей работе Вольдемар относился ответственно. В шесть утра уже на улице, потом днём обойдёт владения с метлой или лопатой, а то и скребком наперевес, и контрольный обход вечером. Где надо – подметёт или снег покидает, а если увидит, что кто-то мусорит, подойдёт и, не повышая голоса, попросит за собой убрать. Желающих поспорить обычно не находилось.