Надо сказать, что восточные патриархи – Иерусалимские, Антиохийские, которые, будучи нищими, все время посылали за милостыней в Москву, всячески его подталкивали в сторону Константинополя. Но московские цари оставались к этому равнодушны. Это перетягивание каната между греческими клириками и московскими политиками очень хорошо видно на истории создания московского патриаршества, когда нужно было вырвать у греков согласие на учреждение этого патриаршества, с другой стороны, не давая им каких-то специальных обещаний. Впрочем, это слишком долгая история. Подводя итог московскому периоду, достаточно сказать, что, хотя слова «Третий Рим» и звучали иногда в XVI - XVII вв. в официальных документах, ни из чего не следует, что эта идеологема тогда воспринималась как форма претензий на правопреемство от погибшей Империи. Скажу сразу, что потом идея Третьего Рима стала вотчиной старообрядцев. Они взяли ее на вооружение. И она окончательно оторвалась от чего угодно, особенно от греческого.
Давайте перейдем к Петербургской Империи. Известно, что в голове Екатерины Второй в какой-то момент возник план уничтожения османской Турции и восстановления Византии. И созрел знаменитый Греческий Проект, имевший несколько последствий, одно из которых – это наречение ее второго внука Константином. Предполагалось, что он будет посажен в освобожденном Константинополе. На этот счет она переписывалась с Вольтером. Вольтер, который в европейском духе того времени терпеть не мог Византию, всячески побуждал императрицу, что нужно пойти дальше и освободить скорее Грецию, Афины. Она ему довольно жестко отвечала, что ей, по статусу русской государыни, необходимо освободить именно Константинополь. Это довольно комичная переписка, которая вполне показывает циничное отношение царицы к этому делу. Хотя, конечно, был огромный энтузиазм среди греков, и у нас есть тексты всяких пророчеств относительно того, как, наконец, Россия освободит греков от турок. Этот не очень долго живший Греческий Проект был блестяще осмеян Салтыковым-Щедриным в «Истории одного города». Он рассказывает про губернатора Бородавкина, который начал писать проект «О вящем армии и флотов по всему лицу Земли распространении, дабы через то возвращение древней Византии под сень российской державы уповательным учинить». «Таким образом, – пишет он, – составилась довольно объемистая тетрадь, на которую он не без гордости указывал посетителям, прибавляя при этом: «Вот, государь мой, сколь далеко я виды свои простираю!»
Сергей Иванов (фото Наташи Четвериковой)
Скажу только, что в это время Третий Рим был забыт напрочь. Например, Карамзин в своей «Истории..» не упоминает его вообще. Тем не менее, Византия где-то на фоне общественного сознания так или иначе брезжит. В этом смысле очень характерно знаменитое письмо Пушкина Чаадаеву. Чаадаев, оглядываясь на Европу, написал, что мы прокляты, поскольку все взяли у растленной Византии. Пушкин пытается возражать, что мы взяли у нее хорошее, а не взяли плохого. «Нравы Константинополя не были нравами Киева». Кстати, все любят с большим придыханием цитировать его слова, что он не хотел бы для России никой иной истории, забывая, что слова эти написаны на французском.