Второй пол

Категория Другого изначальна, как само сознание. В самых примитивных обществах, в самых древних мифологиях всегда присутствует раздвоение на Того же и Другого; вначале это разделение не было связано с разделением полов, оно не зависит ни от каких эмпирических данных: такой вывод следует, среди прочих, из трудов Гране о китайской философии, работ Дюмезиля об Индии и Риме. Первоначально пары Варуна – Митра, Уран – Зевс, Солнце – Луна, День – Ночь не предполагают никакой женской стихии, равно как и оппозиция Добра и Зла, благотворных и пагубных начал, правого и левого, Бога и Люцифера; инаковость – одна из базовых категорий человеческого мышления. Ни одна человеческая общность не определяет себя как Одно, не противопоставив себе сразу же Другого. Достаточно трем случайным пассажирам сойтись в одном купе, чтобы все прочие пассажиры стали более или менее враждебными «другими». Для сельского жителя все, кто не из его деревни, – подозрительные «другие»; для уроженца той или иной страны обитатели остальных стран выглядят «чужаками»; евреи – «другие» для антисемита, негры – для американцев-расистов, туземцы – для колонистов, пролетарии – для имущих классов. В конце своего глубокого исследования о различных обозначениях в первобытных обществах Леви-Стросс делает вывод: «Переход от Природного состояния к состоянию Культурному определяется способностью человека осмыслять биологические связи в виде систем оппозиций; дуализм, чередование, противопоставление и симметрия, проявляющиеся либо в четко очерченных, либо в расплывчатых формах, суть не столько явления, нуждающиеся в объяснении, сколько основополагающие, непосредственно данные факты социальной реальности»[5]. Эти явления были бы непонятны, если бы человеческая реальность сводилась исключительно к «со-бытию», mitsein, основанному на солидарности и дружбе. Напротив, они проясняются, если мы, вслед за Гегелем, обнаружим в основе самого сознания враждебность по отношению к любому иному сознанию; субъект полагает себя только через противоположение: он утверждает себя как сущностное и выстраивает другого как несущностное, как объект.

Вот только другое сознание обращает к нему обоюдные притязания: уроженец данной страны, отправившись путешествовать, потрясенно замечает, что в соседних странах есть местные уроженцы и они смотрят на него как на чужака; между деревнями, кланами, нациями, классами ведутся войны и потлачи, заключаются сделки и договоры – разные формы борьбы, благодаря которым понятие Другого перестает быть абсолютным и обнаруживает свою относительность; отдельным индивидам и группам волей-неволей приходится признать обоюдность своих отношений. Почему же эта обоюдность не была заложена между полами, почему один член оппозиции утвердился как единственно сущностный, отвергая всякую свою относительность применительно к корреляту и определяя его как чистую инаковость? Почему женщины не оспаривают главенства мужчин? Ни один субъект не полагает себя несущностным просто так и сразу; не Другой, определяя себя как Другого, определяет Одного, но Один, полагающий себя как Одного, полагает Другого. Но чтобы перехода Другого в Одного не происходило, Другой должен покориться чужой точке зрения. Откуда в женщине эта покорность?