Второй пол

«Женщины не идут дальше отдельного случая», — сказал мне как–то один писатель. Это довольно точное замечание. Они так зачарованы полученной возможностью исследовать этот мир, что довольствуются лишь описанием его деталей, не стремясь понять сам его смысл. Что у них получается очень хорошо, так это наблюдение за непосредственно данной реальностью. Из них получаются прекрасные репортеры: ведь ни одному журналисту–мужчине не удалось превзойти Андре Виолли, автора блистательных репортажей об Индокитае и Индии. Они умеют описывать атмосферу и людей, замечают оттенки их взаимоотношений, приоткрывают нам тайные движения их сердец. Вилла Катер, Эдит Уортон, Дороти Паркер, Кэтрин Мэнсфилд глубоко и тонко описывали людей, среду, в которой они живут, цивилизации. Но им редко удается создать мужской персонаж, такой же убедительный, как Хитклиф, поскольку в мужчине они видят прежде всего самца. Они нередко с успехом описывают свою внутреннюю жизнь, опыт, свой мир. Они тонко чувствуют скрытую субстанцию вещей, их очаровывает неповторимость их собственных ощущений; используя яркие выражения и осязаемые образы, они показывают нам свой непосредственный опыт. Их словарь обычно бывает богаче, чем синтаксис, поскольку их больше интересуют сами вещи, нежели связи между ними. Не стремясь к абстрактной элегантности стиля, они берут за живое тем, что бьют на чувства. Одной из тем, которую они разрабатывают с наибольшей любовью, является Природа. Для девушки или для женщины, которая не отреклась от себя полностью, природа означает то же самое, что означает для мужчины женщина: это и она сама, и ее отрицание, это и ее царство, и место изгнания, это все — в облике другого. Рассказывая о землях и огородах, писательницы открывают нам свой самый сокровенный опыт, самые близкие их сердцу мечты. При этом для многих из них вся природа с ее загадочными превращениями заключается в цветочных горшках, вазах и грядках. Кто–то из них, например Колетт или Кэтрин Мэнсфилд, хоть и не заключает растения и животных в ограниченное пространство, все же стремится опутать их узами своей навязчивой любви. Очень редко встречаются писательницы, воспринимающие природу как свободную, не зависящую от человека стихию, пытающиеся разгадать ее особое значение, самозабвенно слиться с этой другой сущностью. Но на этот путь, открытый Руссо, отважились вступить лишь Эмилия Бронте, Вирджиния Вульф и отчасти Мэри Уэбб. По пальцам можно пересчитать писательниц, которым удалось одолеть данность в поисках ее сокровенного смысла. Эмилию Бронте притягивала загадка смерти, В. Вульф — сама жизнь, а К. Мэнсфилд иногда — скорее изредка — задумывалась над заурядностью повседневной жизни и страдания. Ни одна женщина не написала таких произведений, как «Процесс», «Моби Дик», «Улисс» или «Семь столпов мудрости». Потому что никто из них не восставал против удела человеческого. Они всего лишь обрели возможность более или менее полно жить в его границах. Именно поэтому в их произведениях не встретишь ни отзвуков метафизических размышлений, ни черного юмора. Они неспособны усомниться в данностях этого мира, увидеть его противоречия, задуматься над ними, и все потому, что принимают его всерьез. Впрочем, не будем забывать, что о большинстве мужчин можно сказать то же самое: женщина кажется посредственной лишь тогда, когда ее сравнивают с теми редкими художниками, к которым приложимо определение «великий». И вовсе не судьба устанавливает ей свои пределы. Нетрудно понять, почему женщина не смогла — и, может быть, еще в течение долгого времени не сможет — достичь вершин творчества.

Живопись, литература, философия — это те сферы, где мир перестраивают заново на основе человеческой свободы, это сферы созидания. Для того чтобы выразить себя в них, следует прежде всего заявить о себе как о такой свободной личности. Традиционное образование и обычай ограничивают возможности женщины в мире; поэтому ей приходится вступать в жестокую схватку за свое место в нем, в схватку, в ходе которой не может быть и речи о преодолении пределов данности. Ей нужно сначала утвердить себя там в своем суверенном одиночестве; но женщине прежде всего недостает навыка, как, одолевая тоску, заброшенность и черпая силы в гордости, овладевать своей трансценденцией.

Чему я больше всего завидую, — пишет Мария Башкирцева, — так это возможности свободно гулять в одиночестве, ходить куда вздумается, сидеть на скамейке в саду Тюильри. Без такой свободы невозможно стать настоящим художником. Совсем не так видишь окружающий мир, когда идешь с кем–нибудь, когда для того, чтобы добраться до Лувра, нужно ждать подаваемой машины и ехать с компаньонкой или с кем–нибудь из членов семьи!.. Это та свобода, которой так недостает, но без которой невозможно добиться хоть каких–то результатов. Бесконечные и неразумные запреты сковывают мысль… И крылья опускаются.Главным образом по этой причине из женщин не получается художников.