Второй ошибки не будет

Я твердо настроена на борьбу, в сумке книжка, чтобы скоротать время в очереди, если за сапогами, так успею до конца дочитать. Раз я теперь большой начальник, то мне полагается доступ ко всякому дефициту, но я еще не освоилась в системе, да и вообще это не главное. Суть в том, чтобы чувствовать, что живешь не зря, уж поверьте человеку, спустившему в унитаз шесть бесценных и безвозвратных лет. Но мне почему-то не больно за бесцельно прожитые годы.

Пока все тихо. Женщины рыщут, готовые к прыжку и хищно озираясь, а я застреваю в отделе посуды. Никогда у нас дома не было сервиза. Помню, когда ребенком приходила в гости к подружкам, то бывала шокирована – как это, посуда в комнате? Зачем? Дураку понятно, что в шкафу должна быть одежда или книги.

Мама работала фтизиатром, после смерти отца тянула меня одна, так что всегда находилось, куда потратить деньги помимо фарфоровой красоты, и мы с ней совершенно не страдали оттого, что едим из разрозненных тарелок.

Отец был врачом «Скорой помощи» и погиб в аварии, когда ехал на вызов, а мама заразилась туберкулезом и всего через год умерла, потому что именно ее штамм обладал лекарственной устойчивостью ко всем препаратам. Перед смертью она взяла с меня честное слово, что я никогда не буду работать клиницистом, а найду себе дело поспокойнее.

Что ж, я нашла.

Смотрю на тарелки с широким синим ободком, расставленные вокруг супницы. Интересно, хоть один человек в СССР еще пользуется супницей? Наверное, только какие-нибудь совсем небожители, которым обед подают служанки в фартучках и наколках.

Нет, сервиз, конечно, нет, а вот пару чашек почему бы и не купить? Вдруг когда-нибудь кто-нибудь придет ко мне в гости?

Итак, решено. Если сегодня не выбросят приличной обуви или одежды, вернусь сюда и куплю вот эти красивые чашки в цветочек. Или вон те…

Вспоминаю, что сервиз положено дарить молодоженам. Интересно, если бы мы с Мануйловым поженились, который из этих наборов нам бы преподнесли? И кто? У меня нет состоятельных родственников, Мануйлов тоже потомственный голодранец, так что максимум получили бы красные чашки в белый горох, как у всех. Мизерная цена за жизнь в аду, не правда ли?

Теперь если я за что-то и благодарна Мануйлову, так именно за то, что он меня бросил. Да, понадобилось шесть лет депрессии, чтобы это понять, зато теперь я свободна, а иначе так до смерти и прожила бы пришибленной и приниженной.

Смеюсь, и получается неожиданно громко, люди оборачиваются на меня, я быстро делаю скорбное лицо и скрываюсь за витриной.

Ах, какой прекрасный был вчера суд! Снова улыбаюсь, чувствуя, что долго еще воспоминания о нем будут приносить мне удовольствие.

Как супруги замечательно топили друг друга, как весело грызлись их адвокаты… Да, эти придурки взяли себе разных адвокатов, хотя дело, может, и развалилось бы, стоило им объединиться.

Немножко больше любви и доверия, и все. И был бы бред сумасшедшей одинокой женщины с магнитофоном. У нее ведь мужика сто лет не было, понятно, что паранойя началась, ничего удивительного.

Я давала показания в числе последних и половину процесса пропустила, но мне хватило того, что я видела.

Особенно порадовало, как Мануйлов затрясся, сгорбился и вспотел, когда огласили приговор. Жаль, что не обмочился, но не будем требовать от жизни слишком многого.

Интересно, насколько гуманным окажется его шеф, на место которого Мануйлов рвался так оголтело? Позволит ему сидеть в колонии для бывших сотрудников или настоит на отправке в общую зону?

Представляю себе, что с Мануйловым сделают там зэки, и знаете что? Я не желаю ему этого, но мне и не жаль.

Не жаль мне и того, что к Алине Петровне суд проявил снисхождение, как к матери малолетнего ребенка, и дал год условно, но на пять лет запретил заниматься врачебной деятельностью и занимать руководящие должности.

Может быть, она останется у нас лаборанткой и вид этой дуры, моющей пробирки, будет мне поднимать настроение. Или уйдет туда, где не помнят ее былого величия. В любом случае, надо держать ее в поле зрения и не обижать, потому что я на собственном опыте теперь знаю, что раздавленная змея жалит больнее всего.

Подхожу к витрине с серебряными рюмками. Они стоят на черном бархате, поэтому в стекле я ловлю свое отражение. Боже, какая самодовольная у меня ухмылка! Нет, таким насосавшимся крови вампиром можно выглядеть только наедине с собой.

Говорят, что нельзя пинать поверженного врага, и месть – недостойное чувство. Победитель должен проявить милосердие, и, кстати, вчера мне это удалось.

Невероятно, просто до дрожи хотелось подойти после приговора к Мануйлову и сказать: «Много было в моей жизни приятных дней, но этот лучше всего!» Честно говоря, я мечтала, как скажу ему это, с того момента, как получила на почте квитанции об отправке своих кляузных писем. Выбирала между этой прекрасной фразой и «надеюсь, ты понимаешь, что на месте твоей жены я бы тебя никогда не сдала», а в результате не сказала ничего, даже не ухмыльнулась, встретившись с ним взглядом.