Второй ошибки не будет

Таня не могла наступить на ногу, и пыталась прыгать, но Федор понес ее на закорках, а Ленка гордо тащила мамину босоножку, и почему-то у них не наскреблось денег на такси, и так они и шли всю дорогу, и в метро ехали, а Таня стеснялась и прятала лицо у него за плечами, и от этого сползала вниз, ему становилось неудобно и тяжело, но он терпел.

Тогда было тепло, и небо уходило в бесконечность, и река сверкала в солнечных лучах, и все было ярким, радостным и веселым, особенно Ленкины красные сандалики с круглыми носами.

– Хороший был день, – улыбнулся Федор и всмотрелся в тот берег, где замок стоял, окутанный туманом, темный и загадочный.

– Плохое все-таки место, – поежилась Татьяна. – Не зря я его всегда боялась.

– Но день был хороший, – повторил Федор.

– А потом что-то случилось…

– Случилась жизнь.

Татьяна осторожно прислонилась к его плечу.

Федор хотел ей сказать, что она напрасно винит во всем себя, что судьба иногда наносит такие тяжелые удары, после которых ты просто неспособен сохранять ясность мысли, и что не такой уж она была плохой женой и матерью, как думает теперь. Много о чем хотел он с Таней поговорить, но за двадцать минут не найти подходящих слов, зато можно обняться, и это, наверное, объяснит все гораздо лучше.

* * *

Я дорабатываю последние денечки. Суд все-таки состоится, Макаров сядет, а любящие супруги получат все, что хотели. Мануйлов опустит свой великолепный зад в освободившееся кресло, и тогда мне действительно придется писать заявление по собственному желанию, если я не хочу последовать за Федором Константиновичем в места, не столь отдаленные. Эксперта всегда можно за что-то прихватить, особенно если он работает так много и добросовестно, как я. А не прихватить, так подставить, и, судя по умильному личику Алины Петровны, план уже готов.

Пора, пора писать, но все же я медлю, жду чуда. Вдруг Макарова оправдают?

Смотрю на календарь, от которого тетя Саша аккуратно отрывает листочки, так что мы никогда не путаемся в датах. Суд сегодня, значит, завтра надо уходить.

Что ж, мне ли привыкать к поражениям?

Несмотря на разгар рабочего времени, завариваю себе кофейку, неторопливо пью и размышляю, куда можно податься бабе с весьма специфическим образованием.

В лабораторию стационара? Зачем им специалист, которого придется учить почти с нуля? Базовые методики я практически забыла, а о новых знаю в самых общих чертах, придется наверстывать, но зачем такая обуза коллективу? Они лучше примут свеженького молодого специалиста, которого не только обучат, но и заточат под себя.

Но это так, самоуспокоение, а на самом деле я несколько лет назад пыталась устроиться в лабораторию после того, как к нам пришла Алина Петровна. У них была вакансия, но меня не взяли, и вскоре выяснилось, что в узком кругу врачей-лаборантов Ленинграда меня считают неадекватной особой, с которой лучше не связываться. Очень сомневаюсь, что их мнение с тех пор изменилось.

Остается или цепляться за это место до последнего, унижаться и умолять, или пойти в ближайшее бюро по трудоустройству и положиться на судьбу. Может, найдут что-то по специальности, а может, переобучат. Буду, например, дворником, царапать асфальт метлой из жестких прутиков, а Алина Петровна с Мануйловым как-нибудь проедут мимо в своем прекрасном автомобиле и обдадут меня грязью из лужи. Он просто отвернется, а Алина обязательно пошлет мне воздушный поцелуй.

Надо признать, что я проиграла все. Семью, детей, карьеру, а теперь и профессию. Ничего не осталось. Никакого смысла. Рассказывают какие-то истории о том, как человек все потерял, а потом возродился, но я не верю в слащавые сказки. Если по тебе проехал танк, то тебя проще закрасить, чем соскрести.

Жалко себя, но я глотаю слезы. Чуть расчувствуешься, расслабишься, такая боль накатит…

Нет, лучше подумаю, что дома мягкий плед, а в холодильнике еще большая порция оливье, который я всегда готовлю по воскресеньям. Меня ждет уютный спокойный вечер, а завтра что будет, то и будет. Надо еще до него дожить.

В коридоре раздается легкий цокот каблучков, и ко мне заглядывают тетя Саша со своей соседкой, веселые, как сбежавшие с уроков школьницы.

– Инна Александровна, дорогая, – соседка кидается ко мне, чмокает напомаженными губами в миллиметре от щеки, – как я рада! У вас все успешно?

– Увы, – развожу руками и ставлю воду для кофе.

– Ах, как жаль! – восклицает соседка весело и застревает у маленького зеркала, висящего над раковиной.

Сколько ей? Ну, лет семьдесят точно есть, однако спина прямая, слегка подсохшие, но стройные ножки обуты в элегантные туфли на каблучках, а платье скромное, по возрасту, зато на шею накручены яркие нитки самоцветов. А главное, она всегда улыбается, всегда в движении и радуется жизни так, будто ей двадцать лет.

Вот сейчас принесла тете Саше пирожков на дежурство и прорвалась сквозь охрану не потому, что надо, а просто интересно, получится – не получится. Сейчас с нами быстренько кофейку попьет и на свидание. Познакомилась тут с одним на танцах.