Второй Император

– Для нас Бог – это, в первую очередь, Творец всего, видимого и невидимого. Он везде, Он – Дух, но Он непричастен бытию, которое Он создал и Его имя запрещено даже упоминать в суете нашей жизни. Безусловно, Он – Личность, ибо Он – Господин, Он разговаривал с пророками и дал через них нам Закон, по которому мы живем. Вне сомнений, Он – Высшая Сила, Начало всему сущему и от лица Его… бежит Вселенная! – торжественно закончил раввин Иаков.

– …бежит Вселенная, – самопроизвольно повторил Минж. – Вы сказали «от лица его бежит Вселенная» – что это значит?

– А то и значит, – авторитетно заявил Иаков, – что он есть Истинный Свет; и как тьма ночи исчезает при приближении дня, так исчезает мрак неведения при сиянии Божественных Истин.

– Но где здесь Вселенная, которая бежит?.. – снова спросил Минж, пытаясь все-таки уяснить суть дела.

– Познание Бога побеждает законы Вселенной, – ответил сидевший рядом с раввином сухонький старец по имени Шлома. – Прозревший в глубины ожественных тайн теряет из виду окружающий мир, и последний перестает существовать. Ибо мы знаем только то, что способны воспринимать в данный момент жизни.

– То есть, Вселенная не исчезает? – резюмировал Минж.

– Нет, исчезает, – возразил Шлома. – Вселенная не вечна, вечен только Б-г! И в нем – ни тени перемен.

Вот ведь чувствовал Минж, что не получит он на свой вопрос ясного и конкретного ответа. Правда, евреи таки преподнесли ему подарок. И хотя они и не ответили настолько точно, как он того желал, оказывается, их Бог мог вполне оказаться тем самым Властелином мира, который приблизился к нему ранней весной. И от лица Его… бежала Вселенная.

– Бог всегда над нами, – произнес хозяин дома, – и мы ходим под Ним, но извольте, уважаемый ребе, что говорит Закон о нашем деле?

– Закон говорит, что он, – раввин Иаков посмотрел в сторону Минжа, – либо должен быть рожден еврейской женщиной, либо должен быть обращен в нашу веру, как того требует Галаха(46), и совершить брит-мила(47). Пророки Эзра и Нехемия(48) категорически запретили смешанные браки.

– Но как это исполнить на практике? – всплеснул руками Аарон. – Шутка ли… Вполне возможно, этот милый юноша согласится принять обрезание, но как на это посмотрит господин Гуожи? Опять же, уважаемый ребе Иаков, в наших домах полно китайских женщин, многие, включая нашего представителя в правительстве, абсолютно ничем уже не отличаются от коренных народов. О каком запрещении может идти речь?

– Ну, вы же понимаете, любезный Аарон, дело деликатное… – погладив бороду, продолжил раввин. – Все зависит от желания сторон найти приемлемое для всех решение…

При этом он поднял руки к небу и снова погладил бороду.

– Я понимаю, говорите, сколько, – произнес Аарон, показывая на пальцах определенные сумы.

– Ну, я не знаю, не знаю… – повторял раввин, закатывая глаза.

И только когда Аарон разогнул все пальцы, раввин Иаков, вздыхая, кивнул головой.

– И все равно господин Минж должен совершить брит-мила. Пусть даже он это сделает совершенно тайно от всех.

Раввин Иаков сердечно посмотрел на гостя и широко улыбнулся, показав почти все длинные и красивые зубы. Минж слушал их, улыбаясь и кивая в ответ, при этом совершенно не разумея их беседы, так как они разговаривали на своем языке. Он тихонько спросил Ревекку, о чем разговор, но она только потупила взгляд. Девушка не болтала за столом без разрешения отца, это было признаком хорошего воспитания, но не решало проблемы. На выручку Минжу пришел все тот же сухонький старец Шлома, подвинувшись ближе и предложив юноше какой-то сухофрукт.

– Смоква, дерево нашей далекой родины, – печально произнес он. – «Аще забуду тебя Иерусалиме, забвенна буди десница моя»(49). Чудесный город, прекрасная земля! Вам, конечно, любезный Минж, наверное, небезынтересно узнать об этом… Увы, мы не бродяги нищие какие и скитаемся по миру не по своей воле.

При этом старец живописно поднял персты к лицу. На пальцах сверкнули дорогие кольца.

«Да уж, – подумал Минж, – нищим Шлому уж никак не назовешь».

– Но что же произошло? – удивился Минж. – Разве вы не вправе вернуться к себе домой? Может, вам нужна помощь? Я думаю, можно даже снарядить целую армию. – Ой, вей! И не говорите! – всплеснул руками Шлома. – Евреи – самые бесстрашные воины. Масада не сдается… Масада вся погибла(50)!

У старца из глаз вдруг закапали частые слезы.

– Вы меня извините, – Шлома вытирал глаза белым платком, – это нельзя вспомнить без содрогания и слез.

И он поведал Минжу, как могущественная Римская армия разрушила прекрасный Иерусалим, и как маленькая крепость Масада, насчитывающая всего тысячу защитников вместе с женщинами и детьми, держалась три года… И как они умертвили себя, выбрав свободу и смерть вместо унизительного рабства. «Пусть наши жёны умрут не опозоренными и наши сироты не изведают горечи рабства… Уже давно постановили мы не подчиняться ни римлянам, ни другим властителям, кроме одного только Бога, ибо только Он истинный и справедливый царь над людьми».