Второе пророчество

Время едва приблизилось к трем часам пополудни, но вопреки сему непреложному факту на улице царил почти вечерний полумрак, густой и пугающий. Январский ветер завывал свирепее сотни голодных волков, бросая в прохожих пригоршни колючего снега. Вроде бы было не очень-то и холодно, зато зарядивший со вчерашнего дня снегопад значительно усилился, превратившись в непроницаемую белую стену, не позволяющую рассмотреть что-либо далее пары шагов. Разгулявшаяся вьюга заглушала любые звуки, превратившись в однообразную монотонную мелодию, не признающую никчемных изощрений и скучно выводящую одно и то же неумолкающее: у-у-у…

«Хоть режь меня на кусочки, но не люблю я эту невозможную страну! — злорадно констатировал Абрам Соломонович, поправляя шарф и повыше поднимая воротник пальто. — Вот уж точно, умом Россию не понять… Для парадоксального благоволения к ее неуживчивому характеру и отвратительной погоде нужно являться фанатиком данных мест, причем — слепым и глухим от рождения. Да еще и морозоустойчивым, как полярный медведь… Короче, Россия — это страна для ненормальных!»

Произведя столь хитрое логическое умозаключение и тем самым убедив себя в собственной стопроцентной адекватности, адвокат свернул в крытую арку, соединяющую улицу и внутренний двор Евиного дома, предвкушая — сейчас он поймает такси и поедет в аэропорт. Его дела в Екатеринбурге закончены, и черт побери, если он задержится в этом холодном городе еще хотя бы на одну лишнюю минуту. Да он готов не только на самолете, а даже на крыльях отсюда улететь…

Внезапно господин Шухерман испытал, как последняя безрассудная мысль буквально претворяется в жизнь, потому что его ноги вдруг оторвались от земли и беспомощно забились в воздухе. Он хотел вскрикнуть, но не смог, ибо его рот оказался зажат мощной ладонью какого-то высокого человека, почти неразличимого в полумраке арки. Огромные когти, выпирающие из пальцев незнакомца, больно впились в его кожу, а сам Абрам Соломонович видел только пару плавающих посреди сумрака глаз, горящих красным демоническим огнем. У него не было ни единого шанса вырваться и убежать, ведь еще в детстве он был таким слабаком, что его избивали даже в музыкальной школе. А сейчас старому еврею стало страшно, страшно как никогда…

— Ты жить хочешь? — проскрежетал рокочущий голос, резанувший по нервам острее смертоносного кинжала. — Отвечай, старик.

— Хочу! — придушенно просипел пожилой адвокат, к своему немалому ужасу и стыду ощущая, как по его ногам сбегают тонкие струйки теплой жидкости и скапливаются в заботливо выбранных женой ботинках. — Хочу!

— Ты к ней приходил? — Голос не спрашивал, а уточнял. — Так!

Зависший в полуметре над землей Абрам Соломонович бессильно задрыгал испорченными ботинками, послушно подтверждая: да, у нее. Человек, совершенно сливающийся с фоном грязных каменных стен, довольно хохотнул, чуть ослабляя свою железную хватку и дозволяя старику говорить. — Как она?

— Хорошо! — лебезящим тоном поспешил выдохнуть адвокат. — Умница и красавица…

— Она здорова и не ранена? — продолжал допытываться его мучитель.

— Да!

— Хорошо! — передразнил незнакомец. — Значит, на нее снизошла сила, и теперь моя девочка готова выполнить предназначенную для нее миссию.

— Какую? — осмелился спросить Абрам Соломонович.

— Молчи, смертный червяк, — негодующе прошипел черный человек, продолжая легко удерживать его на весу. — Это не твое дело. Для чего ты к ней приходил?

— Отдать знак Сокола и документы для поездки в Будапешт, — откровенно выложил пытаемый, будучи не в состоянии соврать или схитрить под гнетущим огнем этих страшных глаз, словно выжигающих его душу и убивающих малейшее желание сопротивляться.

— Замечательно! — сытым тигром рыкнул палач. — Именно это мне и требовалось. Рассказывай подробности…

И тогда Абрам Соломонович без утайки поведал обо всем произошедшем у Евы в квартире, и даже о переведенном им тексте, отчеканенном на монете и кулоне.

— Гнев Аримана! — возмущенно ругнулся незнакомец. — Я так и знал, что Крюгер меня обманывает и прячет в рукаве крупный козырь. За истекшие после окончания войны годы эти проклятые швабы ничуть не изменились, они все такие же лгуны и подлецы, недостойные моего доверия. Но ничего — я отомщу… — Адвокат уловил страшный звук возмущенно скрежещущих зубов. — Я отомщу!

— Отпустите меня, ради моих детей! — униженно взмолился Абрам Соломонович, готовый целовать руки своего мучителя, лишь бы без потерь выбраться из этой ужасной передряги, в которую он оказался втянут исключительно по причине собственной доброты и чувства благодарности к умершему другу. — Я тут ни при чем, я никому ничего не скажу…