Человек повернулся к нам спиной и начал двигаться по тропинке. Я также начал идти. Ла Горда продолжала издавать вопли и скуление. Прямоугольная масса чуть не хватала ее за спину. Я слышал, как она двигалась с сокрушающими тяжелыми ударами. Звук ее шагов отдавался в холмах вокруг нас. Я мог ощущать ее холодное дыхание на своей шее. Я знал, что ла Горда была близка к умопомешательству. Я тоже. Кошка и койот почти соприкасались с моими ногами. Я мог слышать их шипение и ворчание, которые нарастали. В этот момент у меня возникло иррациональное побуждение произвести определенный звук, которому меня научил дон Хуан. Олли ответили мне. Я неистово повторил этот звук, и они отвечали мне снова. Напряжение постепенно спадало, и когда мы приближались к дороге, я был участником очень экстравагантной сцены. Ла Горда сидела верхом, счастливо размахивая своим платьем над головой, словно ничего не произошло, в ритм со звуком, который я производил, а четыре создания другого мира отвечали мне, следуя за мной в ногу и примыкая к нам со всех четырех сторон.
Мы таким образом выбрались на дорогу. Но я не хотел уезжать. Казалось, что чего-то не хватает. Я остался неподвижным с ла Гордой на спине и произвел один очень специальный звук, которому дон Хуан научил меня. Он сказал, что это был зов бабочек. Чтобы произвести его, надо использовать край левой ладони и губы.
Как только я произвел его, все, казалось, стало мирно успокаиваться. Четыре сущности ответили, и когда они это сделали, я знал, какие из них были теми, которые будут действовать со мной.
Затем я направился к машине, спустил ла Горду со спины на водительское место и передвинул ее на ее сиденье. Что-то коснулось меня где-то и мои мысли были выключены.
Ла Горда предложила ехать к местечку, где жил Хенаро, вместо того, чтобы ехать к ее дому. Она сказала, что Бениньо, Нестор и Паблито жили там, но они были вне города. Ее предложение заинтересовало меня.
Когда мы прибыли в дом, ла Горда засветила лампу. Это место выглядело так же, как и в последний раз, когда я был у дона Хенаро. Мы сели на пол. Я подвинул скамейку и положил на нее блокнот. Я не устал и хотел писать, но не мог этого сделать. Я совсем не мог писать.
– Что Нагваль рассказывал тебе об олли? – спросил я.
Мой вопрос, по-видимому, застал ее врасплох. Она не знала, что отвечать.
– Я не могу думать, – наконец сказала она.
Казалось, она никогда не испытывала этого состояния прежде. Она расхаживала взад и вперед передо мной. Мелкие капли пота выступили на кончике ее носа и верхней губе.
Внезапно она схватила меня за руку и практически вытащила меня из дома. Она повела меня в ближайший овраг и там ее стошнило.
В моем животе появилось ощущение тошноты. Она сказала, что напряжение от олли было чрезмерным и что я должен заставить себя вырвать. Я уставился на нее, ожидая дальнейшего объяснения. Она взяла мою голову в свои руки и засунула свой палец с решительностью няни, имеющей дело с ребенком и действительно, заставила меня вырвать.
Я почувствовал себя лучше, но еще не успокоился. У меня было чувство усталости, вокруг глаз была тяжесть. Мы пошли обратно в дом. Когда мы достигли двери, ла Горда понюхала воздух, как собака и сказала, что она знает, какие олли являются моими. Ее утверждение, которое обычно не имело другого значения, помимо того, что она имела в виду, или того, которое я вложил в него, имело специальное качество катарсистического свойства. Оно заставило меня разразиться мыслями. Сразу включились мои обычные интеллектуальные размышления. Я ощутил, что я подскочил в воздух, как если бы мысли сами по себе имели энергию.
Первая мысль, которая пришла мне в голову, была та, что олли являются реальными существами, как я предчувствовал, не смея сознаться даже самому себе. Я видел их, ощущал их и общался с ними. Я впал в эйфорию. Я обнял ла Горду и стал объяснять ей свою интеллектуальную дилемму. Я видел олли без помощи дона Хуана и дона Хенаро, и этот акт все перевернул во мне. Я рассказал ла Горде, что однажды, когда я сообщил дону Хуану, что я видел одного из олли, он засмеялся и настоятельно посоветовал мне не принимать себя так серьезно и не придавать значения тому, что я видел.