Имя бабушки появлялось и исчезало с моего жизненного горизонта. Ближе к моим 30 годам, когда я начала интересоваться историей своего рода, оно обрело очертания красивой женщины, судя по старой фотографии пятидесятых годов, похожей на киноактрису. По воспоминаниям родни, как мозаику, я складывала жизнь этой удивительной женщины. Женщины, на которую со слов ее сыновей, я была невероятно похожа. Имя ее удвоилось, появилось еще одно, данное, вероятно, при крещении. И постепенно мое имя стало мне нравиться, потому что теперь связывало меня не с рыжей певицей, а с моей красавицей-бабулей Габриэлой-Теодорой.
Мое детство
Боль рвалась изнутри. Не было мочи терпеть ее, и я заскулила. Мама крутила диск красного пластикового телефона и кричала в трубку «Скорая? Ребенку плохо». Папа потер одну ладонь о другую и прижал к моему животу. Я затихла. Противный клубок боли уполз куда-то внутрь. Стало легче. Мне всегда становилось легче рядом с отцом. Он улыбался тонкой хитрой улыбкой, улыбались даже не губы, а его глаза, появлялись паутинки морщин вокруг глаз, плотная кожа лица натягивалась, уши эльфа приподнимались вверх, и как будто тоже смеялись. Передышка. Можно поспать. Вполне возможно, что боль бы ушла сама, но врач уже звонил в дверь. Долго мял живот, боль вернулась. Я заорала. Меня завернули в одеяло, вынесли на улицу, засунули в машину скорой помощи, и мы всей семьей понеслись в больницу, в самый центр Москвы.
Надо сказать, что жили мы на окраине города. Это сейчас рядом с нашим старым домом есть станция метро. А раньше до него надо было добираться больше часа: 20 минут идти пешком сквозь хрущевские пятиэтажки до ближайшей автобусной остановки, ждать автобус и еще 40 минут трястись в битком забитом транспорте до шайбы метро Новослободская.
За окнами машины пролетал ночной город, тусклый и унылый свет от фонарей пробегал по кушетке, по креслу напротив. Окна были во льду, ничего разглядеть не удалось.
И все равно поездка обещала приключение. Врачи подозревали аппендицит и звучало неизвестное слово «операция».
Мы приехали в больницу имени Морозова. Старинное красивое здание с колоннами и парадным входом. Казалось, дверь откроет дворецкий и представит нас принцессе, живущей во дворце. Однако, меня сгрузили на холодную переносную койку, я демонстративно постанывала, но боль прошла. Вкатили и повезли, гремя жесткими колесами каталки по темному паркету, мимо злой вахтерши, дальше и дальше, в долгие мои две недели. Две недели, проведенные в заточении в этом красивом, но чужом и опасном дворце, в ожидании казни – операции, которая, к слову, так и не состоялась.
Я помню соседку по палате – красивую женщину, с грудями, обмазанными зеленкой Ей приносили вечно орущего младенца. Помню девочек, которые шутили и как-то пытались развлекаться, но все делали с грустными глазами. Бесконечную боль, к которой добавилась резь в паху от вульвита, потому что за нами, детьми, никто не ухаживал. Дети не знали, где можно подмыться или принять душ. Потом все наше отделение заболело корью, и мы попали в карантин. И вот тогда случилось то, что первый раз послало мне ясный сигнал о событиях будущего времени:
Папа вернулся из зарубежной командировки из Болгарии и привез мне в больницу набор деревянных конструкций, из которого можно было собрать целый город: дома, крыши, заборчики, здания школы, больницы, лавочки. Такой аналог Лего, только из крашенного дерева. Время остановилось. Я могла часами, сутками строить районы, продумывать планировки, организовывать пространство, улучшать и украшать. Я начала творить. Много позже я поняла, что этот набор повлиял на всю мою жизнь: я стала мечтать о профессии архитектора.
Папа
Мне всегда становилось легче рядом с отцом. Он боготворил меня, а я его. Помню, как после первомайской демонстрации он нес меня маленькую от Красной площади до станции метро «Маяковская», потому что остальные станции метро были закрыты и автобусы в центре не ходили, а я очень устала и хотела спать. Папа часто носил меня на руках: 20 минут до дома от автобусной остановки спящую. Он приносил меня домой и, не разбудив, укладывал в кровать. И это было невероятное счастье – когда с тебя снимают шапку, шубу, валенки, а ты только сладко потягиваешься и дальше проваливаешься в волшебный и уютный сон. Папа был моим ангелом-хранителем. Он незаметно появлялся в нужный момент, ничего не требуя взамен, решал мои проблемы. Разбитые коленки, нерешенная задача по математике, поломанная машина. Папа срывался по звонку, бежал через улицу с зеленкой, всю ночь решал задачу или ехал на другой конец города с набором инструментов, отталкивал вручную с трассы машину, поднимал капот и, о чудо, через полчаса двигатель довольно фыркал, и можно было ехать.