Второе дело Карозиных

– Наташа иногда не брезговала мужчинами, но чтобы попасть в ее спальню, мужчина должен был быть особенный. Пока я у нее жила, таких мужчин было всего трое. Все они были красавцами, что и говорить, но в них было и еще кое-что. Этакая чуть заметная червоточинка, понимаете меня? Не явные развратники, а любители особенных наслаждений, с тонким, я бы даже сказала, вкусом в этом вопросе, – Надежда Ивановна игриво улыбнулась. – Это редкость среди мужчин. Большинство предпочитают открыто исповедовать свою тягу к разврату, им все равно какая, лишь бы всякий раз новая. Самое сладкое для них – невинная и девственная, дальше этого их фантазия не распространяется. Но попадались и другие, редко, как я уже сказала. Последним был Николенька. О, он знал толк в наслаждениях. Больше всего, правда, любил сам смотреть, но если распалялся, то не на шутку, – Федорцова сладко потянулась, выгнула спину, выпрямила длинные ноги. – А в тот вечер, – она откинулась на спину и смотрела на потолок, – в тот вечер Наташа что-то была не в духе. Вдруг вздумалось ей ревновать. Причем, сама же и сказала, что не знает, то ли его ко мне ревнует, то ли наоборот. Это она после того, как на нас с Николенькой насмотрелась. Не знаю, что с ней последнее время происходило, не хотелось так думать, но, наверное, возраст уже был не тот. Впрочем, у Наташи от природы было такое тело, что любая молоденькая позавидовала бы, – она вздохнула. – Я вот всегда завидовала. Такая у нее была кожа… Такая грудь… В общем, мы ее сначала пытались успокоить, переубедить, мол, глупости все это. Пытались ласками отвлечь, но Наташа только разрыдалась и Николеньку вон прогнала. Так и сказала: «Надоел ты мне! Не хочу тебя больше видеть! Ты между мной и Надюшей стоишь!» – Надежда Ивановна повернула голову к Катеньке. – Я бы с ней согласилась, но у мужчин, сами знаете, есть кое-что, чего женщины лишены. Иногда этого не хватает. По крайне мере, и этим не следует себя обделять, – и она хохотнула. – В общем, нам так хорошо было втроем, что мы вовсе не собирались расставаться. Думали, Наташа успокоится и все будет как раньше. Решили оставить ее одну, да она и сама этого хотела. Поехали в «Яр», хотели немного развеяться, цыган послушать. А потом, на обратном уже пути, я ему и говорю, что для того, чтобы Наташа поняла, как его нам с ней будет не хватать, лучше, чтобы он исчез на время. Я Наташу знаю, она бы и призвала его дня через три-четыре, пусть хоть даже через неделю, когда сама бы заскучала. Больно уж он хорош в этом деле… Так он это умеет… – и Надежда Ивановна мечтательно улыбнулась. – Ничего, милая, и вы его, даст Бог, попробуете… – Из чего Катя сразу же заключила, что со Штайницем, а речь, по всей видимости, и шла именно о нем, Федорцова отношения по-прежнему поддерживает и даже, может, знает, где он. – Но только это после, потом. Сначала я вас кое-чему научу. Николенька очень это любит, – она томно выгнулась, но потом снова повернулась к Катеньке и даже голову рукой подперла, а лицо ее стало строгим.

– Я вернулась, постучалась к Наташе, она не открыла, я и подумала, что спит или злится еще. А потом уже, утром, мне и доложили, что она не открывает. Я тогда только разволновалась. Такое нехорошее предчувствие было, что когда дверь открыли, я уже почти наверняка и знала, что Наташа мертва. Верите? Ни за что не желала ей смерти. Мне у нее так хорошо было, что я бы всю жизнь так и жила. А что мне делать теперь? Самой как-то надо устраиваться. Благо Наташины друзья не оставляют, помогают, но дело-то не в том, что я без места и без дома осталась, а в том, что вот здесь, – она приложила свободную руку к груди, – пусто. После Наташи пусто. Понимаете, милая? – и ее глаза подозрительно заблестели, она глухо всхлипнула.

Катенька с ужасом подумала, что сейчас случиться очередная истерика, но вместо этого Надежда Ивановна в одно движение оказалась рядом с Катей и, доверчиво, как маленький ребенок, прижавшись к ней, заплакала. Катенька вздохнула и пожалела ее, погладила по спутанным рыжим волосам, думая о том, что никакая она не развратница, никакая она не беспринципная особа, а просто несчастная девочка, попавшая не к той «благодетельнице», научившей ее совсем не тому, чему следует.

Проплакавшись, Федорцова подняла голову и заглянула Кате в глаза. Обе молчали, видимо, думая о своем. Катя не знала, как объяснить этой бедняжке, что она заблуждается, как вернуть ее к нормальной жизни, к нормальным отношениям, да и возможно ли это. А то, о чем думала Надежда Ивановна, осталось загадкой. Больно уж непредсказуемого хода мыслей была особа. Наконец, когда молчать обоим надоело, обе заговорили враз, но тут же замолчали и улыбнулись.