Второе дело Карозиных

– Любила? – с грустной улыбкой повторила Варя. – Не знаю, Катя, не знаю! До сих пор ведь не знаю, что это такое со мной было? Тогда думала, что да, люблю его так, как только раз в жизни и бывает. А теперь? – она пожала кругленькими плечиками. – Не все ли равно теперь, если я замужем за другим?

– Но как же так получилось?

– И тут не могу тебе ответить. Так вот вышло. Я стараюсь и не думать об этом вовсе, – по ее миловидному личику пробежала тень, а между тонких бровей залегла складочка. – Зачем прошлое-то ворошить? Антон меня любит, я это знаю, вижу и чувствую постоянно, так чего же мне еще? Разве не в этом женское счастье? – она посмотрела на Катю с какой-то тревогой, будто от ее ответа сейчас зависело что-то крайне для Вареньки важное.

– Думаю, – сказала Катенька, – что женское счастье в том, чтобы сделать счастливым своего мужа.

– Вот, – с облегчением улыбнулась Варенька, выдержав коротенькую паузу. – Вот и я так думаю. И думаю, что моя благодарность к Антону и уважение, это хоть и не то, что тогда было, но ведь это же важнее, правда, Катя?

Катерина Дмитриевна, сама вышедшая замуж за человека, к которому испытывала уважение, восхищение его душевными качествами и глубокую симпатию, твердо кивнула. А сама про себя подумала, а что же это за незнакомое волнение в груди, при мысли о красивом и опасном – почему-то она была уверена в том, что Ковалев с этих пор ей опасен – коллежском советнике?

– Да, Варенька, – подтвердила Катя свой кивок словами, отогнав докучливые вопросы. – Я считаю, что уважение и глубокая симпатия, общие склонности, преданность друг другу – именно это и есть залог крепких семейных отношений. Это и связывает людей прочнее, чем все остальное.

– Я рада, что мы с тобой единодушны! – воскликнула Варенька и на этом неприятный, хоть и нужный, наверное, разговор был окончен.

Дамы незаметно для себя переключились на обсуждение более безопасных тем, и когда они вернулись к мужчинам, обе уже весело щебетали о предстоящем бале, их щечки разрумянились, а глазки так блестели, что всякому, кто увидел бы их сейчас, непременно захотелось бы броситься в пляс.

Мужчины залюбовались своими невероятно хорошенькими женами и тотчас оставили политические темы, которые с неменьшим жаром обсуждали в одиночестве. А политических тем в первом году царствования нового императора было немало, и каждая из них была захватывающей. Чего стоила одна только внешняя политика! Новый император взялся за дело круто, но, похоже, знал, чего добивается.

– Ну что, – нехотя проговорил Антон Гаврилович, – поедем, душечка?

– Да, нам ведь и правда уже пора, – согласилась Варенька. – Что же, прощаемся до субботнего вечера?

Карозины согласились.

– И пожалуйста, Никита Сергеевич, вы уж не позволяйте своей жене так надолго забывать своих друзей. Напоминайте ей почаще, что мы скучаем без вашего общества!

– Обещаю, – с самой серьезной миной проговорил Карозин и приложился к Варенькиной ручке.

То же самое сделал и Антон Гаврилович. Карозины проводили своих гостей до прихожей и расстались с ними с самыми лучшими пожеланиями.

Когда Карозины остались одни, Никита Сергеевич обнял свою жену и прошептал ей в розовое ушко:

– Пойдем сегодня в твою спальню.

– Да, – ответила Катенька и почему-то не удержалась от вздоха.

Ночью ей снился красавец Ковалев и Катя, проснувшись задолго до рассвета и прислушиваясь к мерному посапыванию мужа, вдруг тихо заплакала, почувствовав себя маленькой и несчастной девочкой, которая то ли потерялась, то ли заблудилась.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

И на этот раз на бал к Поляковым, конечно, съехались все. Гостей было, как всегда, много, дамы сверкали драгоценностями и сияли мраморностью плеч, мужчины – белизной галстуков и жилетов, оттененной строгими черными фраками.

Сказать по чести, мнение общества насчет этих балов было однозначным. Все соглашались, что там никогда не чувствуешь себя свободно, однако же никто отчего-то не отказывался от посещения этого большого дома на Тверской. Более того, некоторые даже оскорблялись, если их забывали туда позвать.

Танцевальный зал был небольшим, украшенным по праздничному случаю еловыми и цветочными гирляндами. У дверей гостей встречали хозяева – сам банкир и его супруга – не первой молодости уже еврейка со следами былой, замечательной некогда красоты, одетая шикарно, но довольно безвкусно.

Раскланявшись с Карозиными, Лазарь Соломонович наклонился и проговорил:

– Его превосходительство будут с минут на минуту.

Бал никогда не начинался без генерал-губернатора. Карозины прошли в залу, где встретились с Солдашниковыми. Пока они обменивались приветствиями со всеми знакомыми, прибыл и Владимир Андреевич Долгоруков. Как всегда, с молодецкой выправкой, с каштановыми кудрями, о происхождении которых по Москве ходили анекдоты, с пышными усами, в мундире, сверкающий орденами, благоухающий и излучающий благоволение ко всем присутствующим.