Второе апреля

Андрей ничего не понял в этой обрывочной пьяной (хотя она, кажется, совсем не пила!) речи, но почему-то ему стало не по себе и захотелось поскорее назад, в зал, где жарко и светло, и все ясно, несмотря на дым коромыслом.

— А для чего вы с ним? — строго спросила Таня.

— Я с ним не для чего, мы просто друзья...

— Друзья?. — переспросила она и покачала: головой. — У него не бывает друзей. Какой-то великий человек (забыла кто) сказал, что у Англии не бывает ни друзей, ни врагов — у нее есть только ин-те-ре-сы!

— Может, пойдем? — попросил он. — Тут холодно.

— Ну ладно, пойдемте, раз вам холодно. Просто я хотела сказать одну вещь. Я специально пришла сюда, чтобы сказать вам эту вещь, хотя и не знала вас. Ну ладно, я ему скажу самому, раз вы... Раз вы быстро зябнете... Или знаете что? Идите один, я покурю. У вас есть спички?

Он щелкнул зажигалкой, подождал, пока она достала из сумочки мятую пачку сигарет, прикурила, затянулась неумело и жадно два или три раза подряд и мотнула головой: идите, мол, идите, все в порядке...

Он покорно отошел, но тотчас остановился у стенгазеты «За коммунистическое обслуживание». И стал читать заметку под заглавием: «Юмор — что кому снится». Оказалось: зав. производством товарищу Юришкину снится, что отремонтированы какие-то вытяжки, а «старш. повару тов. Сидельникову снится, что полуфабрикат принимается первым сортом...», и так далее.

«Просто истеричка — подумал Андрей с необъяснимым раздражением. — Я ее не знаю, я ее не звал, я ей и двадцати слов не сказал за весь вечер, и на тебе: «Идите, раз вы такой зябкий! Или как там она выразилась?»

Валя (которая теперь сама по себе, а когда-то вместе с ним начинала агрегат), она тоже однажды что-то такое сказала. Мол, ты, Андрюша, полысеешь с затылка. Это у нее любимая поговорка. Одни, мол, кого все время отпихивают: «Осади, нахал, не лезь!» — те лысеют со лба. А другие, вроде него, кого надо все время подталкивать: «Смелее, дурачок, иди, не бойся!» — те с затылка.

Ну ладно. Предположим, он полысеет с затылка. Но он не зябкий! Просто у него на руках агрегат, и он не должен и не имеет права влезать ни в какие истории. Надо соблюдать трамвайный закон, если едешь в трамвае и дорожишь тем, что везешь.

Надо идти в зал... Это уже чистое хамство — демонстративно отойти на три шага и остановиться. Надо идти, хватит с него таинственного букета! Пусть будет «минералка» — так оно проще. Он вошел в зал и решительно зашагал к своему столику напрямик, бесчувственно натыкаясь на танцующих.

— Ты что это так быстро? — спросил Гера и сунул Андрею в руку скользкую рюмку. — А даму где потерял?

— Герочка, какой ты неделикатный, — сказала Лила и шаловливо стукнула мужа салфеткой по уху. — У дам бывают свои маленькие секреты! Учу-учу тебя, медведя...

Андрей подумал, что Гера на медведя не похож совершенно, скорее на хорька. И что она, Таня эта, может сообщить о нем такого неожиданного? Гера есть Гера. Андрей хорошо знает таких вот «землепроходцев», мальчиков-ножиков, которые проходят сквозь жизнь, как сквозь масло. Бодрые, здоровые, непереживающие. «А вместо сердца пламенный мотор», как сказано в одной песне. Почти год Андрей имеет с ним дело и не может пожаловаться. Что надо — он сделает! Нельзя сказать, что даром, но сделает! А Андрею, пока он строил свой агрегат, столько попадалось «неделающих»! Благородных и бескорыстных, но неделающих. Так что и за Геру поблагодаришь бога.

— Ну выпьем, чтоб наше теля да волка съело, — сказал Гера и чокнулся сперва с Андреем, потом с Лилей.

— Если теля ваше, а волк не ваш — все получится, — сказала Лиля и захохотала так, что из золотых ее кос, сложенных венчиком, показались черные спинки шпилек.

Вряд ли она могла сама придумать такую ловкую фразу, наверно, Геру своего цитировала.

Радиола уже не орала. Она сладко пела старый трогательный вальс. Про то, как с берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист. Танцующих было много, и Тане, которую Андрей сразу заметил, пришлось долго и неловко пробираться между парочками. Лицо у нее было сосредоточенное, словно бы она все еще боялась потерять руль.

— Георгий, — сказала Таня, подойдя к столу, и музыка мгновенно умолкла, будто нарочно выключенная к первой важной фразе. — Георгий, я решила тебе все сказать сейчас, при Андрее... Потому что с глазу на глаз это бесполезно...

— Садись и не ори, — тихо сказал Гера, и лицо его стало твердым. — Сядь, пожалуйста, и сосчитай до двухсот.

— Андрей! Я точно узнала... Он дал вам ворованный металл. Ворованный не им, а другим человеком, очень добрым, но слабым и болезненно приверженным к выпивке. И если что — в тюрьму пойдет этот человек, а Гера отыщет кого-нибудь другого и будет ходить сюда как ни в чем не бывало и пить за теля, которое съест волка. Вы еще не пили с ним за теля?

— Закусывать надо, — строго сказал Гера.

— Андрей, почему вы молчите? Вы мне не верите? Вы же не дурак, вы не можете мне не верить...