Второе апреля

А. спрашивает редакцию: «Проходит ли такое чувство, как мое?» Как ей ответить? У одних проходит, у других нет. Это зависит от тысячи вещей, которые (в отличие от кровяного давления, пульса и количества гемоглобина) установить никак невозможно. Человечество, переложившее пахоту сперва на мощные плечи коня, а потом на стальное тракторово сердце, переложившее даже свои подсчеты на полупроводники электронных машин, вот эти раздумья, вот эти муки за много веков ни на кого перекладывать не научилось и, наверное, не научится. Вот и решай, сомневайся, слушай свое сердце: «Может быть, моя необычайная любовь растопит завтра равнодушие того, кого я нечаянно выбрала?» «Может, он так и не ответит, и я сломаю жизнь себе и малышу, и мужу, который меня любит?» «А может, настоящая любовь совсем в другом?» Страшная тяжесть, но ни на кого ее не переложишь...

Я желаю счастья А. По тому немногому, что она о себе написала, ясно, как трудно скосилась ее судьба, как не просто было сохранить ей живую душу. По всей трудной своей биографии, по всему прямодушию, которое ощущается в ее письме. А. заслужила счастья. Я очень желаю ей счастья, но я не могу дать совет, о котором она просит.

МОЙ ШТАТ

«Хозяин не велел отлучаться», «Мне в восемь ехать на базар с хозяйской тещей», «К вам зайдет мой человек», «Пришлите вашу Надю».

Это не цитаты из пьес Островского. Это можно услышать еще сегодня на заводах и стройках, в учреждениях и институтах. Так иногда говорят люди, состоящие на государственной службе, о других людях, тоже состоящих на государственной службе.

Это что — языковый атавизм? Нечаянные оговорки? Да нет, дело тут посерьезнее. Дело тут не в словах.

Кому не знакома такая картина. Инженер, вызванный в кабинет директора, полчаса стоит «свечой» перед столом. Сесть не приглашают. Может быть, хозяин кабинета просто человек невоспитанный и не догадывается? Нет, постороннему посетителю любезно предлагается стул. А инженер — свой, подчиненный...

Начальник металлургического комбината, разговаривая по телефону с руководителями подведомственных предприятий, каждому из них говорит «ты». Может быть, по дружбе? Отнюдь нет. Он бы удивился и оскорбился, если б встретил взаимность, если б вдруг кто-нибудь из подчиненных заговорил с ним тоже на «ты».

«У нас в строительном управлении есть бригадир каменщиков, молодой человек, прекрасный работник. Бригада его выполняет по две нормы. Но стоит с этим человеком поговорить нетактично, грубо, и у него все начинает валиться из рук, — пишет мне товарищ М.

Это понятно: у людей есть чувство большого человеческого достоинства. Кажется, «мелочь», но рабочие очень чувствительны к таким «мелочам», например, если с ними не здороваются...»

Совершенно верно. Но это, так сказать, внешние проявления. А за ними стоит прочно сложившаяся у некоторых людей убежденность в неравенстве начальника и подчиненного. Чаще всего под нее подводится и «теоретический фундамент»: так, мол, необходимо — не корысти ради, а только для пользы дела, чтобы «чувствовали дистанцию!». И вот постепенно начальнику начинает казаться, что его подчиненные и на самом деле его люди, которых он волен судить и миловать. Отсюда и начинается чистейший произвол, забвение элементарных законов морали, равно обязательных для всех: и для рядовых, и для ответственных.

Народные суды и профсоюзные организации рассматривают тысячи дел о незаконном увольнении. Некоторые руководители без каких-либо оснований увольняют или «перебрасывают на низовку» работников только потому, что они как-то неугодны им. Одни из потерпевших молчат, повинуясь старинному надежному правилу: «с сильным не борись», другие — подают в суд и возвращаются на работу, получив вознаграждение за вынужденный прогул (чаще всего — за государственный счет, куда реже — из директорского кармана).

В. И. Ленин требовал больше внимания «к той будничной стороне внутрифабричной, внутридеревенской, внутриполковой жизни, где всего больше строится новое, где нужно всего больше внимания, огласки, общественной критики...». Вот именно: огласка, общественная критика. Ведь далеко не все случаи административной расправы с неугодными работниками выносятся на суд общественности, служат предметом общего разговора, влекут наказание виновных, вообще имеют последствия.

Мне пришлось однажды побывать на собрании рабочих — строителей шахты в Западной Украине.

Строители «всем миром навалились» на своего руководителя-начальника стройуправления Шокина, грубияна и самоуправца. Тут при всем народе ему напомнили многое: и «не рассуждай, выйди вон из кабинета», и «не хочешь работать у меня — увольняйся», и «мое слово — закон», «мой штат»... Неважно выглядел здесь, на рабочем собрании, всегда громкоголосый и самоуверенный начальник. Но ведь такие «бенефисы» пока не очень часты...

А все начинается обычно с «невинных» проявлений барства, на которое мы часто и внимания не обращаем.