Вторая жизнь Наполеона

Фрегат, гнавшийся за бригом в течение нескольких недель и заглянувший в гавань Сен-Винсента, нашел это донесение, узнал точно, по какому направлению пошел «Сан-Дженнаро» и куда пошла за ним «Ласточка».

Фрегат пошел туда же. На наше счастье, «Ласточка» успела преобразиться, и ее маскировка обманула лорда Ворчестера, бывшего на борту «Королевы Каролины», а сказка о чуме на борту «Ласточки» испугала неаполитанского адмирала Санта-Кроче.

Бриг заговорщиков погиб в неравном бою. Но перед тем, как бросить факел в пороховой погреб, Гаэтано Сальвиатти распорядился повесить синьора Пэттинато, который случайно выдал себя, пытаясь спастись бегством в шлюпке.

История Пэттинато и его казни была рассказана нам тем самым мальчуганом, которого мы выудили из воды после гибели «Сан-Дженнаро». Недели через две после катастрофы к нему, онемевшему в момент этой катастрофы, вернулась речь, и он рассказал нам все, что ему было известно.

Вступая в бой с «Сан-Дженнаро», неаполитанский адмирал не обратил на наш люгер внимания. Но у лорда Ворчестера уже и тогда зародилось подозрение, и он настоял на том, чтобы «Королева Каролина» вернулась на место боя и произвела осмотр подозрительного люгера, шедшего под русским флагом.

Остальное, относящееся к этому эпизоду, я уже рассказал в первых главах этих записок.

III Как был организован с разрешения мистера Питера Смита, негоцианта, последний заговор в пользу Наполеона

Заговоры в пользу Наполеона продолжались и после гибели «Сан-Дженнаро». Так, наше пребывание в Капштадте было связано с одной попыткой бегства Наполеона с острова Святой Елены под видом негра.

Попытка эта, — признаться, слишком нелепая, — не удалась: негры, нанятые для этой цели и проживавшие на острове под видом носильщиков, как-то перепились, в пьяном виде подрались, и в драке двое из них были убиты, третий изранен.

Тем временем созрел новый заговор, целиком организованный на средства «мадемуазель Бланш». Бедная женщина, до конца жизни оставшаяся верной Наполеону, истратила последние остатки своего состояния на это дело.

Нет ни малейшего сомнения, что и этот заговор потерпел бы участь всех прежних, если бы в дело не вмешался мой старый приятель, мистер Питер Смит.

Пока скажу только, что он вовсе не был ни скромным негоциантом, ни Смитом. Он был…

Впрочем, лучше об этом я скажу после.

Сейчас, скажу только, что мнимый мистер Питер Смит во все время бесчисленных заговоров в пользу Наполеона был в курсе дела и разрушал эти заговоры, как человек взмахом руки разрывает сплетенную пауком нить паутины…

Этот враг Наполеона был самым страшным его врагом, потому что он, мнимый мистер Смит, был великим государственным человеком, был, как про него говорили, некоронованным королем Великобритании и по своему усмотрению мог направлять все ее силы против Наполеона.

До 1820 года мнимый Смит работал, как говорится, и ночью и днем, чтобы не дать Наполеону освободиться.

Потом он изменил свой взгляд на Наполеона. Он понял, что у Англии нарождаются более опасные враги, чем мог бы сделаться освобожденный Наполеон. Он понял, что для борьбы с этими новыми врагами ему нужен сильный союзник, — и он решил, что этим союзником будет Наполеон.

Мистер Смит не был всесильным: как всякий государственный деятель, он имел сильных противников, он был связан различными условиями международного характера. Действовать в открытую он не мог: этим он рисковал навлечь на Англию крупные политические неприятности. Коротко и просто отдать приказ об освобождении Наполеона — этого мистер Смит не мог. Ему надо было так освободить Наполеона, чтобы весь мир думал:

— Это дело рук партизан Бонапарта. Это дело рук заговорщиков. Мистер Смит тут не при чем… Это сделано вопреки его воле.

И, вот, мистер Смит принялся действовать.

При помощи своих агентов он всегда был в курсе дела и знал все нити многочисленных заговоров. Он знал, что с 1817 года заговорщики, нуждавшиеся в помощи людей английской расы, завербовали капитана Самуила Джонсона, что Джонсон сошелся с американцем Костером, и что потом к ним примкнул доктор Мак-Кенна. Мистер Смит знал, что у этих трех людей было железное упрямство, и что они не ославляют мысли силой или хитростью добиться освобождения Наполеона. Мак-Кенна участвовал в заговоре по идейным соображениям, Джонсон — соблазняясь обещанной приверженцами Наполеона миллионной наградой, Костера увлекла и алчность, и, пожалуй, еще больше, страсть к рискованным приключениям, жажда деятельности, жилка авантюризма.