Вторая жизнь

Лиза поймала себя на мысли, что без дочери ей даже было хорошо, спокойно, как в то время, когда Дашка была маленькой и Лиза переложила ответственность за нее на свекровь. Сейчас у нее даже не дрогнуло сердце. Эта прыщавая грузная девица в очках не имела с ней ничего общего. Как и говорила Валентина Даниловна, их порода оказалась сильнее. Лиза подумала, что у нее совсем не осталось никаких материнских чувств, никакой любви, только раздражение. Впрочем, и с собственной матерью у нее тоже никогда не было близких отношений, внутренней связи. Правильно свекровь считала ее ущербной, больной, ненормальной. Да, она такая, раз никого не любит и, наверное, никогда не любила.

После того случая в парке Лиза перестала выходить из дома. Для нее остановилось время, стерлись все ощущения. Ненависть трансформировалась в глубокую апатию. Не хотелось двигаться, ее часто тошнило, от света резало глаза. Ни читать, ни смотреть телевизор она не могла. Телефон отключила. В компьютере закончилась зарядка, нужно было встать, подключить его к розетке, но и это движение казалось Лизе сложным, ненужным.

Нет, было еще одно чувство, которое не позволяло избавиться от боли, подпитывало ее, – обида. Дикая, съедающая все обида. Женская, самая сильная. На Рому, который ее унизил так глубоко, что хотелось выть. Лиза, которая всегда легко говорила о своем возрасте, не боялась стареть, перестала смотреть на себя в зеркало. Если бы она ушла от Ромы хотя бы пять-шесть лет назад, то была бы еще хоть кому-то нужна. А сейчас? Никому. Никому не нужны нервные одинокие женщины, которые не будут заглядывать в рот, смотреть восторженными глазами и крутить педали ради того, чтобы попить кофе. А потом выставлять на всеобщее обозрение фотографии с подписями: «Чудесный день с любимым». Лиза отдавала себе отчет, что она не способна даже на флирт. Ей было сорок четыре года. Ни заводить новые отношения, ни строить новую семейную жизнь, ни рожать детей она больше не могла. И не верила в то, что можно встретить свою судьбу в пятьдесят, шестьдесят, семьдесят. Нельзя. Можно встретить сожителя, который не очень сильно раздражает. Можно встретить молодого любовника, который очень быстро начнет раздражать. Но не любовь, не судьбу. Ее судьбой стал Рома.

Однажды Даша зашла к ней в комнату и присела на кровать.

– Мам, ты спишь?

Лиза задремала и подскочила, как подскакивают люди, выдернутые из глубокого сна. Она посмотрела на дочь, не понимая, сколько сейчас времени, где она находится и почему Даша сидит рядом и гладит ее по руке. Во сне у Лизы еще не было дочери, не было и Ромы.

– Что? – беспамятно уронила Лиза.

– Ничего. Я просто… – промямлила Даша и ушла к себе.

Лиза попыталась снова уснуть – вернуться в то время, когда еще ничего не было. Еще ничего не случилось. Но уснуть не получилось. Она встала, пошла в ванную – стиральная машина была забита. Расческа с волосами валялась на раковине. Пол был грязный. Все было грязным. И себя Лиза чувствовала такой грязной, что не отмоешься. Не отскребешься от злости, от одиночества, от обиды. Не смоешь шампунем с головы мысли, что муж предпочел ей молодую дурочку и счастлив.

– Скажи мне, только не ври, – Лиза вошла к дочери, – ты с отцом часто видишься?

– Ну да, – кивнула Дашка.

– А с его Леной?

Дашка молчала.

– Скажи мне! Я имею право знать!

– Да, иногда.

Думала ли Лиза, что Рома вернется? Думала, конечно, надеялась. Все время. Лежала на кровати, уставившись в потолок, и все время спрашивала себя: а нужно ли было вот так себя вести? Отдавать все без боя? Может быть, стоило взять пример со свекрови? Устроить скандал, лечь поперек коридора, запугать, что испортит репутацию, всем расскажет, какой Рома подлец. Насладиться местью, в конце концов. Или заставить его разводиться через суд – Дашка ведь еще несовершеннолетняя. Пусть бы побегал по судам, по адвокатам, собирал справки для алиментов. Может быть, Рома плюнул бы и не стал разводиться? И они жили бы так, как раньше. Не так уж и плохо жили. Как все. Лиза бы нашла себе очередные курсы, например бальных танцев. Даше не пришлось бы выбирать между отцом и матерью. Разве ради дочери не стоило сохранить семью?