Вторая жизнь

В третий раз жизненный план полетел ко всем чертям, когда Валя обнаружила, что беременна. Она не хотела ребенка. Хотела развестись и снова выйти замуж. Решила избавиться от ребенка народными средствами, но ничего не помогало. Аборт было делать поздно. Рожать без мужа немыслимо. Не только потому, что косо бы смотрели, но и потому, что Валя вдруг обрела надежду – вдруг отцовство изменит Виктора, вдруг он научится крутиться, шевелиться и забудет о своих принципах, которые она уже в гробу видела.

Валя все просчитала – ребенка нужно будет прописать в московской квартире у бабки с дедом, никуда не денутся, пусть соглашаются. И тогда и они с Виктором переберутся наконец в столицу. Не жить же в одной комнатушке втроем? А потом она придумает, как разменяться, разделиться. Валя родила мальчика и назвала его Романом. Виктор позвонил родителям и сообщил о счастливом событии, но те хотели дожить свою длинную жизнь спокойно и привычно. Появление внука в московской квартире в их планы никак не входило. Валя кричала как полоумная, угрожала, орала, требовала. Но Виктор сказал, что не собирается ничего менять, а уж тем более вторгаться в жизнь родителей. Роме не исполнилось еще и месяца, а его отец потерял работу. Он представил отчет, но не тот, которого ожидали, после чего его попросили уволиться по собственному желанию.

Валя смотрела на безработного мужа, на маленького сына, на свою комнатушку и отказывалась понимать, почему все это случилось именно с ней. Виктор жил тихо, стал тенью, возился с гвоздями, дощечками, восстанавливая какую-то историческую усадьбу. Стал вроде как «подвижником». Валя работала, а что ей еще оставалось? Не с голоду же помирать.

Тот случай, когда Валя попросила мужа совершить хоть какой-то поступок – поджечь дом ради новой квартиры, стал последним. Виктор отказался. И Валя его выгнала. А в новую квартиру переехала с сыном. Рома слышал от соседей, что отец вроде как устроился смотрителем в какой-то провинциальный музей. Он никогда с ним не встречался. Если бы встретился – тоже умер бы для своей матери, как для нее умер муж.

В четвертый раз Валина схема сломалась, когда Рома объявил ей, что уезжает в Москву – учиться, работать. Валя к тому времени стала уважаемой учительницей. Она вернулась на работу в бывший горисполком, ныне городскую администрацию, на руководящую должность. Устраивала фестивали, смотры самодеятельности, созданный ею фольклорный кружок занимал на фестивалях призовые места. Валя и сама выходила на сцену – пела. Она наконец нашла себя в жизни. У нее были подчиненные, родители выстраивались в очередь, чтобы Валентина Даниловна позанималась с ребенком частным образом. С ее-то школой, с ее опытом! У Вали все было хорошо – денег хватало, сын рос, радовал успехами, да еще красавчик. Выкормила, вырастила. Все одна, все сама. Валя считала, что Рома должен был остаться при ней, в ее уже налаженной и устроенной жизни. Не потому, что не хотела для сына лучшего. Она боялась, что с сыном произойдет то же, что и с его отцом. Что после всех надежд и планов он сорвется и упадет.

Они шли по улице. Рома шутил.

– Смотри, магазин «Добрый мясник», а представляешь, был бы «Злой мясник»! А вот этот дом с колоннами – музыкальная школа.

– Красивый дом, – подтвердила Лиза.

– Ты знаешь, как там холодно? Да, забыл предупредить, дома тоже холодно. Окна старые. Я предлагал поменять, но мама уже привыкла. Не доверяет она стеклопакетам. Так что не удивляйся – в подъезде стеклопакеты стоят, ремонт сделали, а в квартирах ветер гуляет.

Лиза думала о том, как выглядит Валентина Даниловна. По рассказам Ромы ей представлялась дородная женщина, немного жестковатая, но вежливая, интеллигентная. В белой блузке и длинной юбке – все-таки учительница музыки. Они наверняка будут пить чай из фарфоровых чашек и есть покупной торт, скажем «Прагу». Валентина Даниловна будет показывать фотографии Ромы в старом альбоме и называть Лизу деточкой. Наверняка она будет очень рада за сына и приветлива с невесткой. Они посидят, рано лягут спать, а утром пойдут, например, в местный Кремль на экскурсию.

Они все шли и шли. Дома были в основном четырехэтажные, редко попадались пятиэтажки. И вдруг Лиза увидела непривычное строение – девятиэтажный дом. Такой же, как в Москве, застройки годов семидесятых. Серый, грязный. Но здесь он казался небоскребом и вообще выглядел как бельмо на глазу.

– Девятиэтажка, надо же, – удивилась Лиза.

– Ага, нам сюда, второй подъезд. Нам на шестой.

Рома пошел по лестнице.

– А что, лифта нет?

– Лифта? Должен был быть, – опять рассмеялся Рома, – этот дом, знаешь ли, местная достопримечательность. Он один-единственный в городе. Высотка, так сказать. Конечно, здесь должен был быть лифт. Но потом где-то наверху решили, что строить девятиэтажки здесь бессмысленно и тем более бессмысленно создавать лифтовую службу под один-единственный дом. Так что нет служб, нет лифта.

– А как же старики, дети, с колясками, с сумками?

– Привыкли все, – пожал плечами Рома.