— И чаю! — крикнул он так, что тот чай, поди, от одного голоса вскипел.
Тихо у нас в кабинете стало и неловко: он меня взглядом молча ест, я стакан чая молча пью. Не обед, а объеденье, жаль, что гвоздь торчит в сиденье.
Считай, с директором мы поругались. А я сижу себе спокойно, и обиды у меня ни в одном глазу. Потому что Сергей Сергеевич не чинодрал. Для карьериста что главное? Успех, движения, достижения… А коли он только об этом думает, то уж ему не до людей, не до их боли, не до их забот. Вроде бы какое дело директору до этого мамонта? Да провались он под сваю. Велика важность — лежит за складом. Они по миллиону лет пролежат — и свеженькие. Другой бы директор послал меня к мамонту под хвост…
Главный механик вошел запыхавшись — мужчина здоровый, меня трех надо одного на одного поставить.
— Слушаю, Сергей Сергеич…
— Кто у нас за складом лежит? — спросил директор так, как спрашивают ребяток, когда они не желают есть кашку.
Какая там кашка… Механик съедает пару обедов зараз, бреется дважды на дню, командир нашей дружины… Железобетонный мужик. А от вопроса директора как-то осунулся. Директор глазам своим не верит:
— Правда, лежит?
— Лежит, Сергей Сергеевич…
— Мамонт?
— Мамонт… То есть козловой кран.
— А мамонт?
— Мамонта нет, Сергей Сергеевич.
— А почему кран не на складе? — дошло до директора.
— Положили временно, а потом метели…
— Значит, не только не смонтировали, но и под снег бросили? — начал распаляться Сергей Сергеевич.
— А мы тельфером обходимся, — вставил я.
— Напишите объяснительную записку, — бросил директор главному механику и залпом выпил чай, фыркнув от высокой температуры. — И заодно справьтесь в бухгалтерии, сколько тысяч он стоит…
Мы остались вдвоем. Сергей Сергеевич вздохнул:
— Не мог написать по-человечески?
— Так ведь пошла бы бумажка по кругам, а мамонтом ты заинтересовался…
— Фадеич, а с некрологом не мог прийти?
— Опять-таки пошли бы суды-пересуды. А теперь будете повнимательнее ко всем людям…
— Хочешь сказать, что на начальника колонны годен?
— Сергей Сергеевич, один мужик с проспекта мне байку изложил.
— Опять байка, — усмехнулся директор.
…Приобрел гражданин хорошую специальность и вкалывал на совесть. Да однажды в сквере узрел портфель меж кустов. Открыл его — батюшки… Баба рубель потеряла, на всю жизнь заикой стала. Лежат в портфеле пачки денег одна к одной, как салаки в банке. Отнес он клад в милицию — тыщ тридцать или более. Ну, про него в газете, на работу сообщили, по телевизору показывали… Смотрите все, перед вами не вор. На его работе начальство и задумалось… Как так, герой, а детали точит? Ну и сделали его начальником отдела кадров. Пусть, мол, честных на работу подбирает. Вот и вся байка. Да есть добавочка — новый начальник кадров весь день ходит по заводу и глядит, не обронил ли кто деньги. Ну?
— На все у тебя байки, Фадеич. Может, ты знаешь, как избавиться от дефицита ремонтников?
— Знаю, — признался я без гонора.
— И я знаю — зарплату поднять до водительской.
— Нет, не знаешь, Сергей Сергеевич, — теперь уж сказал я с гонором, поскольку он не знает. — Уравняешь заработки, а останется то ж самое.
— Почему?
— Для молодого парня вертеть баранку интереснее, чем потеть в боксе с запчастями.
— С чего ты взял?
Только это хотел я растолковать ему про вторую сущность, как зазвонил красненький телефон, стоявший особняком. Сергей Сергеевич цапнул трубку с кошачьей проворностью и отозвался голосом неузнаваемым. Видать, звонил тот, кто про план спрашивает. Я вышел, — уважаю директора и впредь хочу уважать.
Что касаемо одних и тех же моментов, то в любви они не одни и те же. Поскольку дело в разности полов. И то: электронная машина, говорят, полмиллиона случаев отбросит, чтобы подходящую пару сложить. А люди глянули друг на друга — и готово. Любовь с первого взгляда — проживем без оклада. А почему машина вертит полмиллиона возможностей? Потому что ей и в голову не придет, что иной человек держит в мыслях. Разных я знавал мужиков. Один любил жинку за толченое пюре. Другой любил за блуд — ему как бы гордость была, что на нее другие польщаются… Знавал мужика, который любил супругу за то, что у той жгучая родинка на носу сидела…
Люби себе на здоровье, коли любится. Да ведь мы толкуем, что любовь горами ворочает от радости. А тут, вижу, жизнь уперлась в нашего Василия бампером, вернее, упрется он взглядом, скажем, в кардан и стоит ошалело, как бабка на проезжей части. Пробовал веселить его россказнями. Помогали мои байки, как покойнику балалайки. Что делать?
Ну, и встал я на одном перекрестке на манер постового. Вечерами стоял, в субботу топтался и в воскресенье пришел. Выбрал местечко у газетного ларька, откуда нужный мне прогал меж домов хорошо видать. И мечтаю — эх, язви его под сваю, сегодня Мария пельмени лепит под четырьмя приправами. Уксусом, горчицей, хреном и сметаной. Сливочное масло само собой…