– Шматко! – во весь голос закричал Зубов. – Живо сюда!
Прапорщик прибежал очень быстро. Увидел командира, он
смутился:
– Здрав жав…
– Шматко, что это? – строго спросил командир, тыча пальцем в
новый писсуар.
– Ну… Просто… Фуф-э-э… старый, он же разбился, – зачастил
прапорщик. – Пришлось в городе, значится… а там только такие!
– Откуда эта «хохлома»? – нахмурился Бородин.
– Ф-ф-финский, – упавшим голосом ответил Шматко, – с-с-свои
доплачивал…
– А ну-ка, старший прапорщик, выйди, – приказал полковник, и
прапорщик исчез из поля зрения почти мгновенно.
– Товарищ полковник, – заговорил Зубов, – я вам сейчас всѐ
объясню… Дело в том, что…
– Значит, так, капитан, – грозно оборвал лепечущего Зубова
полковник, – чтоб сегодня же вечером это произведение искусства
висело в штабе. Понятно?
– Так точно! А?
– А себе из штаба возьмѐте!
Зубова вполне устраивал этот компромисс: в туалете, рядом с
этим писсуаром, он чувствовал себя как-то неуютно. Может быть, из-за
русалок, показывающих языки?
Теперь пусть штабные и парятся над этим вопросом – у них
времени на философию больше…
После того как вопрос с писсуаром был решѐн, Зубов решил
разобраться с другим вопросом – почему казарма стала казаться
больше?
62
Он подошѐл к сидящему возле тумбочки рядовому Нестерову,
который подшивал воротничок. Нестеров вскочил, но Зубов жестом
велел ему вернуться на место.
– Слушай, рядовой, – спросил Зубов, – вы сегодня здесь ничего не
делали?
– Делали, товарищ капитан, – ответил Нестеров, – подшивались, и
всѐ такое…
– Я не про вас, солдат, я про казарму…
– А… Ну убирали, проветривали. Кровати передвигали!
– Точно! – До Зубова наконец дошло. Кровати сдвинулись ближе к
окнам, поэтому в казарме и стало просторнее. – Ну и зачем вы их
двигали?
– Ну это… чтобы витамин D вырабатывался… Когда лежишь у окна,
больше солнца на кожу попадает…
– И кто это придумал, чтоб солдат лежал у окна?
– Лейтенант Смальков, – ответил Нестеров.
– Дежурный! – заорал Зубов. – Значит, так, воины! Через двадцать
минут я вернусь… Чтоб был полный порядок, и кровати – на родину!
Всем подъѐм, быстро!
Бойцы живо засуетились. Ротный быстро вышел из казармы и
ушѐл по направлению к штабу…
«Духи» сосредоточенно, но без особого энтузиазма двигали
кровати на свои прежние места. Это напоминало игру в огромные
шахматы, где вместо фигур были стальные остовы уставных
солдатских коек.
Руководил работой Ходоков, который возглавил перемещение
кроватей по собственной инициативе и по праву старослужащего.
Особенно Ходоков донимал Папазогло, который часто
останавливался, чтобы передохнуть.
– Чѐ сел, туловище? – заорал на него Ходоков. – Работай давай!
63
– Сейчас… пять минут, – тяжело дыша, ответил Папазогло.
– Какие пять минут?! Работать! Солнце в зените!
Папазогло поднялся, но продолжал саботировать перестановку.
Он взялся за спинку кровати и стал отдыхать стоя.
– Слышь, ты, гоблин! – взбесился Ходоков. – Строить и тяжести
таскать у тебя в крови должно быть! Вы ж от муравьѐв произошли! ! Тебе
чѐ, мама с папой не объяснили?
Папазогло заметно напрягся, но промолчал. Ходоков, упиваясь
своей вседозволенностью, продолжал оскорблять молодого бойца:
– Молчишь? Не объяснили, значит… А-а-а, понял теперь, как же
они объяснят… у насекомых же языка нет!.
А вот этого Папазогло уже не стерпел. Он отпустил на кровать и
двинулся на Ходокова, который попытался что-то ещѐ сказать ему, но
получил мощнейший удар в челюсть, позорно заверещал и скрылся в
умывальнике.
Стадия конфликта достигла своего пика, молодые бойцы с
ужасом ожидали возможных последствий.
Соколов, Медведев и Гунько сидели в «бытовке» и играли в
«дурака», когда в двери возник возбуждѐнный Кабан.
– Мужики, там такое, – забасил он без паузы, – молдаванин этот,
как его… Папазогло… Ходокову только что в дыню дал!.
– За что? – спросил Медведев, поднимаясь из-за стола.
– Да тот на него наехал, как БелАЗ на «Запорожец»… что-то про
родителей его… Конкретно он ему зарядил! С одного удара – навылет!
– Буреет молодеешь, – сказал Гунько с сожалением и убрал
колоду.
64
– Ну что, пошли? – Медведев уже был у двери.
«Черпаки» подорвались и двинули устраивать большую разборку
с обуревшей не по возрасту «душарой».
«Духи» сошли с центряка и из тѐмных углов казармы наблюдали
за тем, что будет дальше. Папазогло стоял у стены, сжимая в руках
табуретку. Он не выглядел напуганным, но и решимости на его круглом,
как блин, лице не читалось. Он, по ходу дела, и сам ещѐ не понял, что
учудил.
Как только появились «черпаки», из умывальника возник
Ходоков. Зажимая мокрым платком ном, он смотрел на «духа»
ненавидящими глазами, однако ближе к нему подходить не стал, а сел
на табурет неподалѐку.
– Табуретку опусти! – приказал Медведев. Папаозгло посмотрел
прямо на сержанта, но никак не среагировал. Пришлось повторить: –