Вторая осада Трои

Тем временем жизнь на двух опушках по разные стороны Трои кипела. Одни солдаты доставали канаты и тросы, другие внимательно осматривали ближайшие к ограде поместья деревья, третьи вооружались топорами, а на самое высокое в окрестности дерево и там, и там цепко карабкался с портативной рацией и биноклем наблюдатель. Он же — корректировщик.

Глядя на эти приготовления, мастера свиста не раз пожалели о своем участии в кастинге и о том, что не дали там петуха. Зато все остальные, не прошедшие по конкурсу в «соловьи», теперь своей неудаче тихо радовались.

Добравшись почти до верхушек, наблюдатели устроились на ветках покрепче, на всякий случай обвязали тонким канатом ствол и себя — ветер наверху гулял нешуточный, отрапортовали о готовности и принялись осматривать территорию поместья, что разлеглась перед ними во всей своей ухоженной красе.

Жаль, что было не лето, вид открылся бы им куда лучше. Но и этот впечатлял. Белоснежные поля расчерчивались аллеями и дорожками, окаймленными деревьями и цепочками фонарей либо фонарями и полосками подстриженных кустов, темной щетиной едва пробивающихся из сугробов. Разбросанные там и сям небольшие рощицы, просматриваемые сейчас насквозь, непременно таили в себе павильоны или беседки — и двух одинаковых среди них было не сыскать. Многочисленные подсобные здания, вытянувшиеся вдоль северо-восточной стены, включая электростанцию и котельную, поражали своей разнообразной архитектурой, в каких только странах не подсмотренной. Главный дом, стоящий в самом центре и явленный наблюдателям широкими и мощными торцами, обилием башен, башенок, налепленных там и сям балкончиков и террасок напоминал средневековый замок, хотя невидимыми им с деревьев фасадами (их было два — смотрящий на подъездную аллею и, наоборот, — на раскинувшееся позади дома озеро) больше походил на огромный помпезный дворец. Точнее даже — на несколько дворцов, причудливым образом слепленных друг с другом в нечто среднее. Вокруг каждого крыла большим полукружьем шла открытая галерея, где вполне могли разъехаться два автомобиля — ширина позволяла. В одном месте она выбрасывала длинный отросток, который заканчивался застекленным павильоном у вертолетной площадки, в другом к ней симметрично примыкала оранжерея. За озером стоял и второй дом — не столь вычурный и поменьше. Не зная, трудно было догадаться, что это всего лишь баня и в комплекте с ней бассейн. Само озеро блестело очищенным от снега льдом, в центре находился небольшой островок с большой мужской статуей, гордо стоявшей в позе церетелиевского Петра. Естественно, изображен был не Петр, а хозяин поместья. Хотя кое-какое сходство, кроме позы, имелось и с Петром — на Сёму непохожим категорически. Однако неведомому скульптору — хозяин любил намекнуть, что это сам Церетели и был, но ведь мог и соврать — все же это как-то удалось совместить. На берегу напротив, вся в любовном порыве, устремленном к мраморному Сёме на острове, стояла вторая статуя — женская. Поставленная позже, изображала она прекрасную хозяйку в короткой облегающей тунике. Изображала так хорошо и подробно, что оба наблюдателя, забыв обо всем, приклеились к биноклям и то и дело сглатывали слюну. Из-под ног Елены несколько двусмысленно бил круглый год и утекал в озеро источник.

Из-за этого источника, кстати, в свое время Сёме немало потрепали нервы. Жители близлежащей деревни отчего-то считали его святым. Не то кто-то в озере от несчастной любви утопился, и на следующее утро источник вдруг забил, не то какой-то неизлечимо больной взял за правило каждый день его водой омываться и чудесным образом исцелился. А скорее всего — и то, и другое: сначала кто-то непорочный утоп, потом начались исцеления. И когда Сёма источник, огородив вместе с озером, узурпировал, деревенские возмутились. В основном — тихо, между собой и внутри себя, но нашелся и один буйный активист — бывший сельский учитель Головатый. Начал писать письма, жаловаться, мутить народ, устраивать здесь и в городе митинги и пикеты. Привлекать внимание прессы — тогда относительно независимой, откликавшейся не только на начальственное бурканье, — как местной, так и, случалось, центральной. Неоднократно прорывался на стройку — кирпичной стены еще не было, был обычный дощатый забор, — чтобы лечь с такими же престарелыми соратницами под технику. Был дважды поколочен, однако образумиться так и не пожелал и продолжал всячески препятствовать благоустройству.

Сёма долго на него внимания не обращал, потом стал раздражаться. Занял он всю эту землю не совсем чистым образом, придраться было к чему, поэтому от чрезмерного внимания разных официальных структур приходилось откупаться. Благодаря Головатому — все чаще и чаще. Да и суммы росли, следуя за ростом аппетитов, — жизнь-то постепенно налаживалась, страна скоро должна была начать подниматься с колен, и многие государевы люди всем своим многоопытным нутром это уже чувствовали.