Вторая осада Трои. Полная хроника

Откуда она взялась, где родилась, росла и зрела, где Сёма вообще такую красоту нарыл – слухов ходило множество. Едва ли не каждый в городе свою фантазию к этому приложил. Загадочное молчание Прекрасной, ее односложные ответы, а чаще – просто вежливая и ослепительная улыбка служили тому хорошей почвой. Одни были уверены, что выросла она где-то неподалеку, в старообрядческом скиту, сокрытом глухой тайгой от гонений всякой власти. Другие – что она пуэрториканка и по-русски еле говорит – отсюда и молчаливость. Третьи утверждали, что она победительница всемирного конкурса красоты, делегированная отчего-то Казахстаном и похищенная Сёмой из-под короны, как из-под венца, – а чтобы скандала не было, это дело замяли и корону спешно вручили другой, по правде сказать, чистой уродине. Четвертые точно знали, что Сёма нашел ее в Бразилии, где лишь среди потомков русских эмигрантов сохранилась настоящая дворянская порода. Пятые шепотом утверждали, что она не женщина, а ангел, ниспосланный с небес для всех, но захапанный единолично прохиндеем Сёмой. Кое-кто считал, что ее специально, на заказ, вырастили в пробирке – дескать, Сёма давно еще, во время второй отсидки, из разных красивых журнальных лиц составил идеальный портрет женщины, а потом, когда поднялся, нанял группу обедневших ученых, чтобы ему такую же создали. Многим по-прежнему не давала покоя итальянская кинодива – они записывали Елену то в ее младшие сестры, то в племянницы, то в ранние дочери. И так далее. Сходились же все в одном – прекраснее женщины они доселе не видели. И вряд ли доведется. Разве что в раю, так ведь туда поди попади.

Некоторые жены – из удостоившихся – после визитов, правда, шипели своим злопыхательно, что это все видимость, силикон да пластика, на самом деле ничего там особенного нет, ровно то же, что и у всех, если не хуже, однако добивались обратного – взгляды их половин еще больше затуманивались. А если вдруг на них и сосредотачивались… короче, зря они шипели, зря!

Кроме этих мелких и сугубо приватных инсинуаций, ничто больше жизнь молодых не омрачало – до той поры, пока Сёму не навестила костлявая.

Нехорошо это получилось с ее стороны, неделикатно. У людей только, можно сказать, новая жизнь на старом Сёмином месте наладилась, только они так удобно все обустроили – расширили и без того немаленькое поместье, переименовав его – с подачи все того же журналиста – из нескромного Троесёмова (якобы была здесь когда-то такая деревенька) в еще более нескромную, зато благозвучную Трою, приобрели два вертолета – основной и запасной, пристроили открытую галерею, оснастив ее тепловыми пушками, чтобы можно было выйти из дома как есть и прогуливаться на свежем воздухе в любую погоду, запустили в оранжерею всяких райских птиц и в бассейн – карликового бегемота Борю – не иначе в память о подельнике или его усопшем покровителе, а тут на тебе – ложись да помирай!

И Сёма помер – а куда деваться? С этой заразой не поторгуешься, на понт ее не возьмешь и на кривой козе не объедешь.

На поминках-то все и началось…

Собралось там много непростого народа – из самой Москвы внушительная делегация приехала, понимая: сегодня уважишь ты – завтра уважат тебя. Хотя, конечно, тьфу-тьфу – по такому поводу лучше как можно позже. А тут еще и наследство осталось немереное – вдове точно не удержать. Значит, будет передел. Лишь идиот при подобных раскладах бы не уважил.

Проходили поминки в областном театре – покойный это место любил. Сначала из-за актрисок молоденьких, а после возвращения – уже так, бескорыстно. Вход был строго по пригласительным, милиция их начинала проверять за несколько кварталов от центральной площади – и так вплоть до оцепленного по периметру въезда – посторонним не проскользнуть.

Пока подтягивались и отогревались после кладбища, вспоминали, как совсем недавно почти в том же составе были здесь, чтобы Сёму отбёздить, и ничего ведь не предвещало, ну надо же, а, такая подлянка; обсуждали, что вот, говорят, было у него припасено место в столице, на самом Новодевичьем, неподалеку от Ельцина, однако в последний момент передумал и завещал закопать себя тут, рядом с родителями – большой скромности был человек и патриот настоящий родного края. Как же мы теперь без него?.. И все дружно вздыхали, а дамы осторожно поводили перед глазами кружевными платочками, изображая промокание слез.

Все было чинно, минорно и благопристойно – до того момента, как появилась вдова. Появилась после всех – ездила домой переодеваться. Как оказалось, это ей тоже покойный завещал: чтобы на поминках была обязательно в том платье, что он купил ей во время свадебного путешествия – на показе в Париже, буквально вырвав из рук одной итальянской киноактрисы. Нетрудно догадаться – какой.