Вторая линия. Рассказы и истории разных лет

Явился через четверть часа, собранный и деловитый, с бутылкой коньяка под мышкой, пакетом молотых кофейных зерен в кармане и курительной трубкой в зубах, тут же отправился на кухню варить кофе, дескать, целый день об этом мечтал, не могу больше ждать, а ты рассказывай давай, с самого начала. Что за девочка? Где ты с ней познакомился? Документов, конечно, не видел, дома у нее не был, с родственниками не знаком? Ясно. Даже не буду говорить, что ты дурак, потому что сам такой же – был, есть и буду. Еще ни у одной барышни ни разу документов не потребовал, веришь, нет? Ладно, теперь выпей пятьдесят граммов коньяку, больше не дам, но пятьдесят граммов обязательно, и кофе возьми, мало ли что не любишь, считай – лекарство. Пей, а я пока посмотрю, что у вас тут делается. И ты тоже посмотри как следует, в доме ничего не пропало? Не рычи на меня, еще и не такое бывает, ну что ты как маленький, ей-богу. И учти, чем скорее ты все проверишь, тем раньше мы с негодованием отметем мою циничную версию. Давай, давай, это в твоих интересах.

Конечно, в доме ничего не пропало, кроме пульта от телевизора, который, впрочем, нашелся потом в маминой пантуфле. Мише показалось, отец рад этому даже больше, чем он сам, хотя виду не подает. Хорошо, говорит, извини, пожалуйста, знал бы ты, сколько я за свою жизнь прочитал детективов, а там загадочные красавицы почти всегда оказываются аферистками. И, кстати, о детективах, когда ты вошел, окна были открыты, или это уже ты их открыл? Это важный момент.

Окна были закрыты, мы их вместе закрывали, когда уходили, все… или не все? Не знаю, не помню. Неважно. Даже если бы она вылезла в окно, что потом? Это шестой этаж, папа, и если бы она стала спускаться во двор по веревке, сплетенной из рваных простыней, я бы заметил, верь мне.

Отец слушал, кивал, соглашался, был задумчив и даже рассеян, таким Миша его еще никогда не видел, прежде ему казалось, отец – человек-стрела, вечно летит куда-то, увлекая за собой любого, кто оказался рядом, даже его, не делая скидки на возраст; разговаривать с ним было непросто и вполне бессмысленно, в зависимости от настроения, отец соглашался, не вникая, или возражал, не дослушав. Но сейчас он слушал очень внимательно, а сам помалкивал, разглядывая то свои руки, то стремительно лиловеющее небо за окном.

Ну, смотри, наконец сказал он, мертвого тела здесь совершенно точно нет, ни в доме, ни внизу, ключ на ковре, все вещи на месте. Это уже хорошо, никакой уголовщины, сплошная безнадежная мистика, потому что лично я совершенно не понимаю, куда могла деться твоя Надя, даже если окна были открыты, шестой этаж это действительно серьезно, задача для Человека-паука, ну не смотри на меня так, я просто стараюсь тебя развеселить, я не знаю, как себя вести и что говорить, я впервые в жизни в такой ситуации, у моих сыновей никогда раньше не исчезали девушки, у меня и сыновей-то никаких нет, кроме тебя, так получилось.

Миша не улыбнулся, но подумал: как же все-таки хорошо, что я ему позвонил.

Полицию вызывать, по-моему, бессмысленно, говорил отец, особенно с учетом того, что ты не знаешь ни имени, ни адреса своей пропажи, вообще ничего, за что можно было бы зацепиться; в лучшем случае, они тоже глупо пошутят про Человека-паука, а с тебя на сегодня хватит. Поехали лучше ко мне, что скажешь? Я бы не хотел в такой момент остаться один и тебе не советую.

Спасибо, сказал Миша. Я, да, не хочу один. Не хочу здесь оставаться. Она же позвонит, если появится, правда?

Отец кивнул и одновременно пожал плечами, честно давая понять, что не верит в такой исход, но вслух ничего говорить не стал, и за это Миша был ему благодарен даже больше, чем за гостеприимство.

Дома у отца было непривычно чисто и пусто. Уезжаю, сказал он, в Африку, предложили смешную работу, скоро уже, собирался на днях позвонить, рассказать, все откладывал, ты же знаешь, как я не люблю звонить. Они допили откупоренный коньяк, но Миша вообще ничего не почувствовал, хотя обычно пьянел быстро, зато отца под конец немного развезло, он окончательно утратил сходство с летящей стрелой, развалился в кресле, мышцы лица расслабились, речь стала медленной, а логика – вполне очевидной, Миша никогда прежде его таким не видел; собственно, ничего удивительного, они выпивали вместе в первый раз.