Вторая и последующие жизни

Я собрался желчно посмеяться, но передумал. Я все еще помнил, что это я только что написал бессмертную мелодию. Я! Я!!!! А не кто-то другой. Захотелось еще раз ощутить себя… Ну хотя бы равным небожителям.

— А что еще у вас есть в этом роде?

Она посмотрел на стеллаж. Там было не густо.

— Бах, Моцарт…

Я покачал головой. Это конечно гении и таланты, но где уж мне оценить классику. Сколько в свое время прослушано классической музыки и книг прочитано, чтоб стать интеллигентно образованным, но… С книгами вот получилось, а с музыкой — не так чтоб очень. Не рояль наше поколение воспитывал, а радиоприемник.

— Тогда «Nights in White Satin».

— Это кто или что?

Она мечтательно вздохнула.

— Песня группы «The Moody Blues». Не слышали?

Ощущение принадлежности к людям, способным услышать, понять и принять в себя нездешнее совершенство еще жило во мне. Казалось, что теперь я могу больше, чем до этого пробника. Я задавил готовое вырваться изо рта «да». Не хватало еще подсесть на это.

— Ну, как-нибудь в другой раз. Именно в ней играют на арфе?

— Нет. Там играют на свирели…

Мечтательность ушла из её глаз. Кажется, я её разочаровал.

— Вы определились? Или у вас есть еще вопросы?

— А почувствовать себя Богом вы мне не поможете?

— Богом — это все-таки слишком. Но я, кажется, знаю, что вам нужно сейчас!

Она улыбнулась, посмотрела на столик рядом со мной. Там, похоже, остался пробник от предыдущего покупателя.

— А вам хотелось бы быть Главным и во всем белом? — неожиданно вкрадчиво спросила она. — Мир спасти… С плохими парнями разобраться…

— Ну, вообще-то не самая скверная перспектива… — признался я. Все-таки, сколько бы лет тебе жизнь не отсчитала, все равно внутри где-то прячется маленький мальчик. И я считаю, что нет в этом ничего неприличного, если время от времени выпускать этого мальчика пошалить…

— Вы историю любите?

— Люблю…

— Ну, вот это вам наверняка будет интересно. Один из наших сотрудников как раз для такого случая и написал… Головку опустите…

…День. Яркий день. Голубизна неба и оранжевая желтизна песка. Их разделяет белоснежная пенная полоса прибоя. Я уже по привычке смотрю на свои руки. Не узнаю. Вместо рук — рукава одежды… Скафандра! Черт! Я же космонавт! Советский космонавт! И не просто так я тут сижу, а вынужденно. Вынужденная посадка у меня. Девятнадцать витков вокруг Земли и тут сбой. Посадка в ручном режиме и вот я где-то тут. Жду помощи. Одно хорошо — земля под ногами и местные жители обнаружились…Один даже английский знает. Целых три десятка слов. Повезло мне. Правда, на рыбной диете сижу уже четвертый день. Но могло бы быть и хуже. А так — руки-ноги целы, язык ворочается. Общаюсь вот, актив выделяю.

— Полетишь с нами Бобо? В страну Советских людей?

Туземец осторожно гладит скафандр. Еще бы! Блестит! И железный к тому же. То есть стальной. Он-то сталь только в виде рыболовного крючка в своей жизни видел.

— Большое колдовство Белого человека!

В голосе — одна только почтительность. «Темнота, деревенская», думаю я без высокомерия, а даже с лаской. «Ну, ничего… Растрясем тут у вас мрак невежества… Дай только срок. Будет тут Тихоокеанская Советская социалистическая республика!..»

— Это не колдовство, Бобо… Это наука…

— Наука — это колдовство Белого человека?

— Наука — это наука… Её можно понять, изучить…

— Не понимаю…

Взгляд восторженный, но туповатый. Я для него, похоже, огромный, говорящий рыболовный крючок. Но ведь другого собеседника-то вовсе нет — никто тут никаких полезных языков не знает!

— Я вот марксизм тоже до конца не понимаю, только ведь точно знаю, что он не колдовство, а наука…

Хочется сказать еще многое, слова вертятся на языке, но неожиданно немею и выскакиваю из пробника. Никаких пальм, никакого моря и никакого песка.

Но и рыбы тоже нет.

На мой вопросительный взгляд лаборантка отвечает извиняющимся тоном.

— Извините. Ошиблась… Не тот вставила. Сейчас. Один момент…

…Кабинет я сразу узнал. Не мудрено — в скольких фильмах я его уже видел. Длинный стол, жесткие стулья в чехлах, белые шторы на окнах. Я там, кажется, Сталина при входе поминал, говорил, что нет его. Так вот ошибочка вышла. Есть он.

Сразу ловлю последнюю фразу.

— Основной закон жизни прост — чтоб полноценно жить ты должен быть либо сильным, либо незаметным.

Вместе с Отцом Народов за столом сидит все тогдашнее Политбюро и какие-то неразличимые генералы — петлицы, ордена… Вон Буденный и Калинин… Этих знаю. И Ворошилов! Невольно расправляю плечи. Мать честная как это я тут? Это совещание, а я-то тут причем?

— Может быть, нас когда-нибудь упрекнут в этом, — задумчиво говорит Сталин, — но есть ли у нас иной выход? В политике нет морали — только выгода. А если интеллигентным и моральным людям дать власть в стране, то они её обязательно развалят.

— Страшно быть ягненком в волчьей стае, — бормочет Калинин.

— Страшно, — согласился, услышавший его Генеральный, — но иногда удивительно выгодно…