Читаем Вступление полностью

   - Ну давай. Ты же у нас... - и замолчал, подбирая слова. Не сказал и просто пошел вниз.

   Витька повесил камеру на куртку поверх капюшона, устроил на груди и, придерживая рукой, стал спускаться следом, унимая слабеющую дрожь.

   Шел по узкой тропинке, а потом, отставая на пару шагов, по укрытому снегом песку. Смотрел на ровную спину и мерный шаг ни разу не оглянувшегося Генки и думал, интересно, ударил он его, когда Витька висел над водой и щелкал, щелкал. Или - показалось?

  

  

 Полеты. Вверх ли, в синее, режущее глаз ярким светом или вниз, в заволакивающую чернотой глубину. ...Другие полеты - параллельные жизни, когда сверху небо, внизу пропасть, а ты летишь все быстрее, до свиста в ушах: так летит спутник, охраняясь от падения лишь скоростью, а остановится и упал.

   Как лететь самому? Постоять, задирая голову, смеясь или нахмуря брови, взмахнуть чем-то, что вместо крыльев, и - полет? Или нужно показать бортпроводнице билет, пристегнуть ремень, сунуть за щеку леденец, а потом облегченно поаплодировать пилоту, который не уронил? Или, держа у сердца гладкую прохладную кожу, исписанную узорами джунглей, позволить унести, туда, куда не ты сам, а тебя...

   А еще лететь, грея в руке маленький потертый фотоаппарат, или кисть, смычок, или неудобно пристроив на коленях лаптоп. Держа глазами и сердцем тех, кто ждет и смотрит на тебя - поднимая. Пиная собой, подкидывая, давай, лети!

   Витька шел за мрачной спиной Генки, смотрел на монашеский клобук капюшона и думал, что смертный страх, который остался там, на скале или упал вниз без него в бешеную воду, он тоже кидает его вверх. Все остальное неважно сейчас. Неважно, что мокра спина и ветер держится за нее холодной рукой, неважно, кто пойдет в море и как говорить с ними, надо ли узнавать и кивать, отпустив шутку, все неважно. Потому что внутри появилось другое, что над жизнью и смертью.

   Он не помнил, как подошел, что говорил и как устроился, почему-то уже в высоких сапогах и оранжевом плаще-венцераде. Что-то делал лицом и головой, кажется кивал. И шутил, да, иногда до него доносился собственный голос.

   Летел. И, не зная, где потеряет скорость и упадет в эту жизнь, делал, что мог. Снимал.

   Серые фигуры освещала тяжелая бронза солнца, лучи которого, прижатые тучами, ползли, взбираясь на складки одежды, и те становились рельефными, как на скульптурах у стен готического собора. Лица, резкие, с черными складками раздражения, озабоченности и тайных дум о том, что осталось в теплых домах. Снимал. И некогда было прислушаться к их тайным мыслям, а он их слышал. Проносился над, потому что прислушиваться значило остановиться, а они были, хоть и захватывающи, но неважны сейчас, как сюрпризы фокусника, который, конечно, достанет из шляпы кролика и перепилит девушку, но за пыльным занавесом после представления с ней же сядет пить чай. Лететь - важнее. И то, что было на лицах рыбаков поверх тайных мыслей, вкладывалось в скорлупу камеры, трамбовалось, чтобы после раскрыться и пойти в рост, во все стороны, прирастая к глазам и сердцам увидевших. Чтобы те, кто увидит, потом носили в себе всегда, всегда и навсегда эти лица - лики суровых мужчин, освещенные древним светом, руки с поперечинами морщин на пальцах, худые запястья, торчащие из клеенчатых рукавов. ...Борта старых лодок, черные от старости. Кривые шесты ставников, срубленные из цельных стволиков молодых тополей и окольцованные водой, ниже которой наросли мелкие, острые даже на взгляд, черные ракушки. Плоское море, чем дальше от глаза, тем более крепкое видом и понятно, что по нему можно пройти, хотя бы и одному, самому беззаветному. А вблизи его плотность нехотя рвалась веслами, сетями, шестами и бьющейся рыбой, светлой и живой.

   Снимал Генку, видя на его лице - ударил, да, подошел сзади и не смог удержаться, вокруг никого, дурак приезжий висит над самой водой, а лететь метров двадцать прямо на острые камни. Снимал, видя, что перед этим Генка заходил в пустой Яшин кабинет, включал компьютер и нашел снимки, где Рита лицом на столе, а белые пальцы клешней запутаны в темных волосах. И потому никакого сожаления не было в сердце мальчишки, а лишь черная злость на свою слабость - не смог, в самый последний момент не смог убить и стал вытаскивать дурака...

   Глядя через видоискатель на свою смерть, написанную на чужом лице, снимал, летел.

   В качающейся байде, всем мешая и улыбаясь механически в ответ на окрики, вытягивался, сгибался, пятился и снимал, снимал ползающие по лицам и фигурам лучи. Не строил кадр, просто хватал глазом, как горстью и загребал в себя. Где-то в затылке маячила картинка того, как растет под черное небо, к звездам, Яша - демон степи над морем, пухнут темным тестом плечи, раскатываясь по холодному воздуху, сверкает, ощерясь, кольцо бездонного рта. И понимал на лету: так же растет сейчас сам, пухнет, вываливаясь из человеческого, занимает собой весь мир.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Звездная месть
Звездная месть

Лихим 90-м посвящается...Фантастический роман-эпопея в пяти томах «Звёздная месть» (1990—1995), написанный в жанре «патриотической фантастики» — грандиозное эпическое полотно (полный текст 2500 страниц, общий тираж — свыше 10 миллионов экземпляров). События разворачиваются в ХХV-ХХХ веках будущего. Вместе с апогеем развития цивилизации наступает апогей её вырождения. Могущество Земной Цивилизации неизмеримо. Степень её духовной деградации ещё выше. Сверхкрутой сюжет, нетрадиционные повороты событий, десятки измерений, сотни пространств, три Вселенные, всепланетные и всепространственные войны. Герой романа, космодесантник, прошедший через все круги ада, после мучительных размышлений приходит к выводу – для спасения цивилизации необходимо свержение правящего на Земле режима. Он свергает его, захватывает власть во всей Звездной Федерации. А когда приходит победа в нашу Вселенную вторгаются полчища из иных миров (правители Земной Федерации готовили их вторжение). По необычности сюжета (фактически запретного для других авторов), накалу страстей, фантазии, философичности и психологизму "Звёздная Месть" не имеет ничего равного в отечественной и мировой литературе. Роман-эпопея состоит из пяти самостоятельных романов: "Ангел Возмездия", "Бунт Вурдалаков" ("вурдалаки" – биохимеры, которыми земляне населили "закрытые" миры), "Погружение во Мрак", "Вторжение из Ада" ("ад" – Иная Вселенная), "Меч Вседержителя". Также представлены популярные в среде читателей романы «Бойня» и «Сатанинское зелье».

Юрий Дмитриевич Петухов

Фантастика / Боевая фантастика / Научная Фантастика / Ужасы / Ужасы и мистика