Вступая в жизнь: Сборник

Путешествие в Сибирь неизбежно, как завтрашний день, но ведь это еще небольшая беда. Главное, что будет там, в той холодной стране. Пока это terra incognita[2]. Ну и черт с ним! Бей в барабан и прочее. Хорошо быть оптимистом! С свиданием, очевидно, ничего не выйдет. Да и бог с ним! Зато представьте: весна, все пробуждается к новой, веселой жизни; солнце шлет свои яркие лучи на грешную землю... Громыхая и звеня цепями, весело несется с севера на юг поезд... Разговоры, толкотня... На площадке демократического вагона – юноша, устремивший в беспредельное пространство южных степей свои взоры, полные надежды и трепетных ожиданий. С него только что упали холодные оковы! Из темницы на свободу, с холодного севера – на теплый поэтический юг! Заманчиво! Не правда ли? Наслаждения, говорят, зависят главным образом от величины контраста. Поставьте Венеру Милосскую среди избранных красавиц, и она произведет гораздо более слабое впечатление, чем в том случае, если ее будут окружать безобразные женщины. Среди безобразных людей и я могу сойти за красавца!

То же самое получается и в оценке жизненных благ. Мы часто ропщем на нашу пустую, бессодержательную, скучную, полную страданий жизнь. Но в большинстве случаев это недовольство зиждется только на том, что мы не испытали еще худшей доли. И чем большую чашу житейских невзгод приходится испить человеку, тем он глубже и основательнее оценит жизнь обыкновенного человека.

Мне выпало на долю испытать такой контраст, которого не приходилось переживать ни разу в жизни. Вы понимаете, о чем я говорю? Омрачает меня только то, что я явился невольным виновником твоих страданий и горя. Но здесь ничего не поделаешь...

Кстати, насчет «ты» и «вы». Не в этом, Маруся, дело. Ты отлично должна знать, что если и стоит «вы», то следует читать «ты». Брось эту формальность! Их и так слишком много. Кроме того, бумага вообще не отличается особенной способностью передавать человеческую мысль. Для того чтобы сказать что-нибудь, приходится исписать целую страницу, и тем не менее ничего не выходит. Другое дело, когда видишь перед собой того, к кому обращаешься. Замечаешь, как изменяется выражение его лица, воспламеняются или гаснут глаза, отражающие состояние его души, и т. д. Все это вдохновляет, возбуждает, слова выходят красивые, фразы выразительные... Знаю, мол, я это, насколько ты красноречив на деле! Слова не выдавишь!

А что это значит: «писать или не писать, – вот в чем вопрос»? Так, Маруся, нельзя. Если уж не хочешь о чем-нибудь писать, так лучше уж и не заикаться об этом. А самое лучшее писать обо всем, что приходит на ум. Ведь мы же так условились, ничего не скрывать и обо всем делиться! Это наше «status quo»[3]. Так скоро отменять свои решения нельзя. И это тем более, что с моим отъездом в Томск должен будет измениться тон нашей переписки, ибо тогда письма будут подвергаться цензуре. А ведь очень мало приятного в том, что над твоей душой стоит цензор.

...Мне Сашка писал что-то относительно твоих забот обо мне. Свою мысль он формулировал так: «Чего не сделает женщина!» – и это как нельзя более верно. Ты делаешь больше, чем следует. И мне становится как- то неловко. Кажется, что не по заслугам. И когда я начинаю думать об этом, у меня невольно выходит «вы», ибо я чувствую, что в некоторых отношениях ты стоишь неизмеримо выше меня. Ты, например, не так эгоистична, как я, а следовательно, и гораздо больше откровенна^

Ты, вероятно, замечала на себе, что когда особенно ярко встает перед тобой какое-нибудь особенно красивое качество человеческой души, которое является как бы красивым фоком, особенно сильно отражающим твои отрицательные стороны, то невольно проникаешься благоговением к данному человеку. И как бы близок он ни был к тебе, ты не хочешь и не можешь встать с ним на равную ногу. Хочется почему-то подчеркнуть в известных случаях благоговейное отношение к нему. Нечто в этом роде испытываю и я, когда говорю с тобой и когда в моем сознании ярко вырисовывается твоя простота. Знаешь, для меня это качество является самым ценным в человеке. Обладающий этим качеством может подходить к окружающим совершенно спокойно, он у всякого встретит в душе самый гостеприимный прием. Непосредственность и простота, природная цельность – вот, по-моему, идеал человека.

Ты не помнишь, у Горького есть рассказ или повесть (не помню) «Варенька Олесова». У тебя с этой Варенькой весьма много общего, начиная от физического здоровья и кончая прямотой и непосредственностью характера...

24 сентября 1911 года

Дорогая Маруся! Черт возьми совсем! Что же это совершается? Хочется кричать, проклинать, убежать на край света! Но нет, бежать некуда, проклинать некого, кроме себя, а сколько ни кричи, тебя никто не услышит. Кругом полное равнодушие, безучастность, цинизм. Тяжело, невыразимо тяжело. И особенно потому, что ты лишен возможности видеть тех людей, которые дают смысл твоему существованию, говорить с ними. Кругом холодное железо, крепкие стены, мрак и холод...