Вступая в жизнь: Сборник

У коммуниста, у комсомольца жизненная позиция – активная. «Ничто так не возвышает личность, – говорил на XXV съезде партии Леонид Ильич Брежнев, – как активная жизненная позиция, сознательное отношение к общественному долгу, когда единство слова и дела становится повседневной нормой поведения».

Единство слова и дела... Никто не обязывает сегодня комсомольцев оставлять благоустроенные города и ехать в необжитые края строить Байкало-Амурскую магистраль, осваивать нефтяные месторождения в далекой и холодной Тюменской области, тянуть нитку газопровода чуть ли не от Полярного круга, досрочно выполнять годовые и пятилетние планы. Но комсомольцы едут, строят, перевыполняют, соревнуются за все более высокое качество работы. «Надо!» – одно это слово поднимает молодежь на трудовые подвиги во славу своей социалистической Отчизны.

На коммунистов, комсомольцев равняются пионеры.

...Люди, с которыми ты сейчас познакомишься, – наши современники. Их рассказы помогут тебе скорее найти свое место в общем строю, выработать четкую позицию в жизни – позицию Человека и Гражданина.

Николай Павлович ЧУЙКОВ: «ЧТО В ДЕТСТВЕ ЗАЛОЖЕНО, ТО И ОСТАЕТСЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ»

Николай Павлович Чуйков работает машинистом трубной машины на Белгородском комбинате асбестоцементных изделий. В характеристике на присвоение ему звания Героя Социалистического Труда есть фраза: «Трудиться начал с пятнадцати лет в колхозе «Заветы Ленина» Корочанского района».

А можно считать с тринадцати, в грозном сорок первом году, когда такие, как он, подростки вместе с женщинами взвалили на еще не окрепшие плечи заботы о хозяйстве, о семьях. Унаследовавший от отца тягу к технике, к железу, как говаривали в ту пору, Николай старался быть полезным всюду, где мог. А когда наступала пора выхода в луга, он был, что называется, нарасхват. В общем, детства, веселого, беззаботного, считай, не было. С этого вопроса и началась беседа с ним журналиста Николая Уткина.

– Скажите, Николай Павлович, а вы не жалеете о том, что у вас так и не было веселого, беззаботного детства?

– Нет, не жалею. А время то помню, помню все до мельчайших деталей. Бывало, улягусь после напряженного дня в постель, а мать с порога: «Опять тебе, сынок, женщины работенки навалили. Восемь кос принесли. Сильно притупились, просили отбить, навострить то есть. Говорила им, что на тебе свет клином не сошелся, другие ребята есть, постарше, что больше пяти часов в сутки не спишь. Бесполезно. Мол, есть-то есть, да руки у них не такие. Твой хоть и маленький, но наладит косу так, что ей любая трава нипочем, целый день горя не знаем».

Конечно, мать напускала на себя строгость для вида, понимала, что ни к кому другому свои косы солдатки не понесут. И наверное, гордясь тем, что младший ее сын в таком почете, как-то виновато не то спрашивала, не то утверждала: «Не успеешь, пожалуй, к утру-то?» – «Надо успеть, – подражая отцу, отвечал я, поднимаясь с кровати. – Закат ноне видела какой? Значит, завтра опять вёдро будет, стога два сена сметаем». Потом брал в руки молоток, наковаленку, клал на нее острие косы и стукал по металлу, как отец учил, не прямо, а словно поглаживая его. Какой должна быть сила удара, этого я объяснить не мог, но чувствовал, и, представьте, выходило то, что нужно.

Потом и сам косил, удивляя взрослых сноровкой, шириной и чистотой прокоса. Умение это осталось на всю жизнь. Уже в зрелом возрасте, отдыхая в санатории, увидел, как старичок неумело, словно начинающий парикмахер, приводил в порядок газон, сбивая с травы лишь верхушки. В общем сплошные лесенки. Не вытерпел, подошел к нему. «Дайте, – говорю, – косу, когда- то занимался этим». – «На, пробуй, – сказал косарь, – только тупая она, не режет, чертяка». Взял я у него брусок и, как в былые годы, заскользил им по острию. Потом с удовольствием постриг и газон, и соседнюю поляну.

– Напомнил вам этот случай о жизни деревенской, о том довоенном времени...