Встретимся у кромки миров

Потом взяла тетрадку и сделала запись под номером 36: «28 августа 1941 г., Василиса Карпова, 20 лет, предполагает, что беременность прервалась (рассосалась)».

После обеда женщины штаба пошли в амбулаторию. Я увязалась с ними. Фельдшера не было, он еще до взрыва уехал в отпуск к родне, но так и не вернулся. Мы нашли книгу с записями и вскоре выяснили, что в поселке должны быть еще три беременные, причем одна из них — жена аккордеониста.

Мы обошли всех по очереди. Картина была удручающая — ни у одной из них беременность не развивалась. По разным причинам они не стали делиться этим открытием, но когда мы рассказали, что они не одни такие, то получили исчерпывающую картину — не было кровотечения, ничего не болело, просто было ощущение, что кто-то пустил время вспять и беременность исчезла.

Так в бабулиной «Загадочной книге» появились еще три записи.

Лето заканчивалось, стало холодать. Не было дождей, просто ветер перестал быть теплым. Яблочки в нашем саду так и не вызрели, но их все равно собрали.

Появилась проблема, как быть с теплой одеждой. Постоянные жители поселка оказались в преимущественном положении, а вот приезжие «дачники» не имели ни обуви, ни пальто. В списках сельпо значились фуфайки в количестве пяти штук, демисезонное пальто мужское одна штука и женское — две штуки. Брюки, шаровары, сапоги кирзовые, яловые, боты, галоши, валенки тоже были на складе, но все в ограниченном количестве. Поэтому штаб сделал списки нуждающихся, и каждое утро, как в магазине восстанавливалось количество выданного вчера, очередники получали свою одежду. Понятно, что размеры не изменялись, и все вещи перешивалось, переделывалось под человека. Вот с обувью дела обстояли сложнее, но и здесь находился выход, большое — не маленькое, носить можно.

Пробовали на ночь в магазине оставлять свои вещи, в надежде, что и они начнут появляться утром, как остальное, не получилось. Прирастало только то, что было в сельпо на момент взрыва.

Началась осень и заговорили о том, что детям нужно учиться. Школа осталась за пределами тумана, поэтому в конторе поселкового совета сделали один класс, собрали туда все книги и учебники, карандаши и бумагу, которые нашли по домам и в магазине, переписали детей и собрали их по группам. Добровольцы из числа жителей вызвались преподавать школьные науки. Я тоже попала в список и теперь вставала еще раньше, чтобы до школы обойти владения и проверить границы тумана.

В беседку я ходила в любую погоду. Холодно, море штормит, ветер, обжигающий морозом до костей — ничто не могло помешать. Я и Дик, как часовые, несли свою вахту с пяти часов утра. Иногда не могла сидеть на каменных ледяных скамейках, тогда описывала круги, стараясь унять озноб. Но чаще я обнимала Дика, зарываясь руками в шерсть. Собачье тепло не давало замерзнуть.

Бабушка знала о моих посиделках и переживала, что я заболею, но с этой боязнью пришло осознание еще одного чуда. За все время в поселке никто не захворал. Не было ни одного чиха! Даже старики не жаловались на ломоту в костях при смене погоды. Дед Матвей перестал хромать и брал клюку только для того, чтобы отгонять собак.

Зимними вечерами, когда серость рано превращалась в темноту, все поселковые разделялись на группы по интересам. У кого-то в доме пели. Песня «Катюша» — самая любимая. У аккордеониста устраивались танцы, но его небольшой дом вмещал мало людей, поэтому там собиралась в основном молодежь. В нашем доме проводили вечера люди постарше. Бабушка откуда-то достала переносной патефон в виде чемоданчика и несколько граммофонных пластинок, с которыми обращалась очень бережно, как со стеклом. Заводился этот английский агрегат с помощью вращающейся ручки, и, благодаря этому, мы могли слушать песни и арии Шаляпина, Собинова и разную оркестровую музыку. «Эх, дубинушка, ухнем», — шипел, хрипел и орал патефон, громкость которого не регулировалась. Но зато летом, когда чемоданчик выставлялся на подоконник, вся улица могла танцевать под «Брызги шампанского».

Глава 6

Ты говорила,
Что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.

«Синий платочек» Музыка Ежи Петерсбургский, слова Яков Галицкий

Мы с бабушкой, как и большинство жителей, старались быть занятыми делами в поселке, помогать людям, поддерживать и подбадривать нуждающихся в утешении. Некоторые отчаялись от этой серости, безысходности. Солнца не хватало всем.

Иногда и нас накрывало. Тогда мы плакали, скрываясь друг от друга, боясь вызвать ответную душевную боль. Особенно тосковали по маме. Если в первое время была надежда, что родители вот-вот появятся, то потом пришло понимание: если не смогли прорваться они, то никто этого не сделает. Мамина энергия и папины возможности раньше казались мне безграничными. Но, увы… Страшилась думать, что родных нет в живых, как и тех, кто ушел из поселка. Какая сила могла сотворить такое? Но вопреки всему сердце верило — существует такой человек, который прорвет пелену тумана.