Одним словом, работы впереди невпроворот. Но, черт возьми, оглянувшись назад, можно сказать, что сделанным за два прошедших месяца можно и нужно гордиться. Жаль, конечно, царя-освободителя, но теперь даже его смерть поможет России выбрать правильный курс. В нашей истории цареубийцами были народовольцы, что в конечном итоге привело к жесткой борьбе против любых реформ и общему «подмораживанию» общественной жизни. Казнокрады и бездари окопались во всех государственных структурах и, прикрываясь лозунгами «преданности монархии» и «приверженности традициям», довели страну до отставания в экономическом развитии от более развитых стран и накоплению негатива, приведшего в конечном итоге к поражению в Русско-японской войне и трем революциям.
В этот же раз убийцами оказались американские наемники, а заказчиками цареубийства — австрийцы и, возможно, британцы, что разворачивает вектор противодействия нового царя в совершенно другом направлении.
Ну а с самой «Народной волей» и прочими «революционерами» мы еще разберемся. Вполне вменяемых, желающих назревших реформ, мы превратим в своих союзников. Ну, а упертых нигилистов, выступающих против власти как таковой, мы отправим туда, куда Макар телят не гонял. И там они будут вкалывать, да так, что на рассуждения об «общечеловеческих ценностях» им просто не останется ни сил, ни времени. С теми же, кто, находясь в эмиграции, подстрекает несозревшие российские умы к борьбе со своей собственной страной, разговор будет особый. Мы их найдем и накажем. Да так, что другим послужит наглядным уроком.
Россия должна на этой развилке истории изменить вектор движения, чтобы избежать повторения тех трагических событий, которые выпали на ее долю в кровавом XX веке…
Мы прошли футов триста, после чего юркнули в боковую дверь какой-то развалюхи. Ахмет повел меня в подвал, где хранились бочки, дрова и много другого хлама. Отодвинув одну из бочек, он постучал по стене: три раза, один раз и опять три раза. Вдруг распахнулась маленькая дверца в стене, и оттуда вылез маленький поджарый турок. Ахмет полез в подземный ход на четвереньках, и я, помедлив секунду, последовал за ним. Мне стоило большого труда протиснуться в дверной проем — потайной лаз был сделан для низкорослых местных жителей, а никак не для американца. Но через пятнадцать-двадцать футов мы вдруг оказались в просторной комнате, в которой стояли два низеньких диванчика, низенький же столик, а в углу лежали три тюфяка. Откуда-то сверху дул ветерок; похоже, тут была и вентиляция.
Человек, открывший нам дверь, не вернулся.
— Этот дом принадлежал контрабандисту, — улыбнулся Ахмет, — и он приготовил это место, чтобы можно было отсидеться в случае необходимости. Но лучше всего подождать здесь денек-другой, пока страсти не улягутся. Мой человек даст знать, когда будет можно идти дальше. А пока располагайтесь и чувствуйте себя как дома…
Ахмет достал несколько турецких хлебов, головку сыра и кувшин виноградного сока. Подумав, вытащил и второй кувшин — как потом оказалось, с домашним вином, — Аллах не одобряет винопития, но в данной ситуации, думаю, и мне и вам будет нелишне выпить по глотку.
Когда кувшин был наполовину пуст, Ахмет еще раз нагнулся над своим мешком и вдруг достал револьвер:
— А теперь, эфендим
— Ахмет, что ты делаешь, мы же друзья?! — воскликнул я.
— Нет, эфендим, — ухмыльнулся Ахмет. — Вы, как тот мавр, который сделал свое дело, и который может уходить. Это из пьесы великого Шекспира.
Я никогда про этого Шекспира не слышал, но улыбнулся ему:
— Ахмет, если вы меня выведете из Болгарии и доведете до цивилизации по ту сторону границы, то я готов поделиться с вами теми деньгами, которые я получил за покушение.
— Четверть окончательной суммы, не так ли? — на лице Ахмета было написано воплощенное недоверие.
— Да, — сказал я, хотя получил тогда половину. — Ну и оставшиеся деньги, когда я их получу.
Ахмет усомнился:
— А вы серьезно думаете, что вы их получите?
— А почему нет? — парировал я.
Ахмет покачал головой:
— Полноте, эфендим, думаете, я поверю, что вы такой наивный?
Я улыбнулся и сказал:
— Ну, даже четверть от ста тысяч долларов — не такие уж и плохие деньги.
— От ста тысяч? — недоверчиво ухмыльнулся Ахмет. — Эфендим, за кого вы меня принимаете? Думаю, оговорено было не менее двухсот тысяч. То есть пятьдесят тысяч у вас есть. Так что делим их пополам, тогда и вам достанется достаточно, и мне.
Мой аккредитив на один из венских банков был именно на пятьдесят тысяч, так что я не стал ему возражать. В Нью-Йорке, конечно, денег было намного больше, но Ахмету нечего про них знать. А про аккредитив я ему рассказал.
Ахмет кивнул: