Встречный бой штрафников

Сразу два танка вышли на линию окопов первого взвода. Один с ходу раздавил пулеметный расчет, качнулся, вминая в мерзлую землю бруствер вместе с «максимом», и повернул в сторону артиллерийских позиций, где, казалось, уже никого не было. Второй начал утюжить окопы взвода старшего сержанта Численко, именно в том месте, где Воронцов в последний раз видел взводного. Но к прорвавшемуся танку с разных сторон метнулись несколько человек и забросали его гранатами. Танк завертелся на месте, разматывая ленту перебитой гусеницы. На его корму летели все новые и новые гранаты.

Перед третьим взводом атака немцев застопорилась. Два танка попали на мины. Один горел. Другой, потеряв гусеницу и несколько катков, стоял метрах в пятидесяти от линии окопов и вел огонь из башенного пулемета. Его добивали бронебойщики. Крупнокалиберные пули чиркали, вспыхивали на боковой броне, развернутой к ним под углом.

Веретеницына и санитары стаскивали раненых в лес. Там самых тяжелых тут же перегружали в широкие сани и увозили в сторону деревни. Те, кто мог идти, шли и ковыляли по лесному проселку своим ходом.

Она перевязывала раненого в живот. Боец оказался совсем молоденький, лет девятнадцати. Несколько осколков, раздробив ребра, вошли под углом и, видимо, глубоко. Раненый на глазах угасал. Он уже не стонал от боли, словно находясь в некоем ином состоянии, когда умирающему уже не страшно.

– Этого – срочно грузите вперед, – приказала она пожилому санитару, который только что вернулся из Дебриков.

Она быстро написала на клочке бумаги время ранения, сунула сопроводительную записку за отворот шинели и наклонилась над следующим.

Раненых было много. Они уже не успевали вывозить самых тяжелых. Чем дольше длился бой, тем больше их поступало и тем серьезнее были ранения. Рядом работала полковая санитарная рота. Там распоряжалась старший лейтенант Игнатьева. Вначале поступавших из окопов раненых они складывали в сторожке. Потом прибежал какой-то лейтенант, что-то сказал, и людей начали эвакуировать в тыл. Кое-кого из своих старшина Веретеницына успела отправить на их транспорте. Санных повозок вначале казалось много. Но потом, когда они, одна за другой, исчезли за ельником и полянка перед сторожкой опустела, она вдруг поняла: чтобы вывезти всех, нужно еще хотя бы трое-четверо саней.

И в это время со стороны дороги, откуда постоянно приносили раненых, закричали:

– Прорвались!

– Танки!

– Разбегайся кто куда может!

Веретеницына схватила лежавшую в снегу брезентовую сумку с красным крестом, сунула в нее «вальтер» с двумя запасными обоймами.

Этот небольшой трофейный пистолет был для нее не оружием – памятью. Когда лейтенант Сливко вытащил из полевой сумки и протянул ей трофейный офицерский «вальтер», она увидела, какой он красивый, и поцеловала Сливко. Но пистолет она приняла не как оружие, а как сувенир, как вещь, которая вряд ли когда-либо пригодится. Ей было просто приятно получать от него все, как часть его самого. И все, полученное от него, она хранила. «Зачем он мне? – сказала она тогда. – Я ведь и стрелять-то не умею». Стрелять она умела. И стреляла неплохо. И свою дорогу на фронт начала не с курсов санинструкторов. Курсы были потом. Ускоренный выпуск. А вначале ходила в городской тир и училась стрелять из всех видов оружия, которое было у тренера. Но Сливко она сказала нарочно, чтобы тот поучил ее правильно держать пистолет, как заряжать, куда нажимать, какую пипочку куда перевести, чтобы поставить на предохранитель. И Сливко учил. Обхватывал ее своими огромными руками, прижимал к рукоятке «вальтера» ее ладони, осторожно засовывал под предохранительную скобу спуска ее указательный палец, который она вначале нарочно держала вытянутым. Говорил: «Вот так, вот так… Молодец. Смелее. У тебя получается очень хорошо. Ты прилежная ученица». И она таяла в его руках, как мартовский снег.

Никогда потом, после Сливко, она не стреляла из этого пистолета. Однажды Гиршман сказал: «Давай твою игрушку. Почищу. Оружие должно быть в чистоте и в смазке». – И нахально посмотрел ей в глаза. Но она оттолкнула его и сказала: «Пошел ты!.. Думаешь, если пьянствую с тобой, то и все остальное тоже твое?»

Она прислушалась. Там, в глубине дороги, действительно на какое-то время все затихло. Стрельба и крики сместились правее. Потом лопнуло несколько гранат, но уже значительно ближе. А вскоре послышался гул танковых моторов. От этих звуков по телу пробежала дрожь. Веретеницына сразу почувствовала себя беспомощной. Раненые тоже все поняли и затихли. Но оцепенение, охватившее Веретеницыну, длилось всего мгновение.

По дороге бежал солдат и размахивал винтовкой:

– Уходите! Уходите в лес! Ротный приказал – в лес!

Веретеницына узнала в бегущем бойца из первого взвода. Фамилия его, кажется, Колобков или Колобаев. Боец подбежал ближе, оглянулся.

– Меня к вам старший лейтенант Воронцов прислал! – запыхавшись, торопливо говорил он, перекидывая ремень винтовки через голову, по-кавалерийски. – Приказал всех, кто остался, эвакуировать в лес. Давайте, товарищ старшина. Я теперь с вами. Так приказал ротный.