Встречное движение

Даша захлопнула дверь и увела всхлипывавшую Ангелину Семеновну в комнату.

– Мы постелем вам раскладушку на кухне, хорошо? Что ты как маятник ходишь, достань из кладовки раскладушку!

Валера, сорвав с гвоздя велосипед, свалив три картонных ящика с полки, вытащил раскладушку и за полчаса собрал ее. Даша постелила Ангелине Семеновне хрустящую простыню, подушку в хрустящей наволочке, одеяло в хрустящем пододеяльнике.

– Даша, зачем все такое чистое – я не лягу!

– Ничего-ничего.

В два часа ночи Ангелина Семеновна поднялась со стонущей раскладушки и тихонечко подошла к спящей на маленьком диванчике Даше.

– Даша, я пойду домой.

– Почему?

– Да мой Ильгизка уже, наверное, успокоился, а мне все-таки неудобно.

– Ну, как хотите.

– Даш, а что вы отдельно с Валеркой спите?

– Это мы вас стесняемся, а так у нас очень интенсивная супружеская жизнь.

– Ну, Дашка, ты даешь!

Даша закрыла дверь за Ангелиной Семеновной, рывком выдернула с раскладушки простыню, вывернула с подушки наволочку, освободила байковое одеяло от пододеяльника, скатала из белья большой ком и бросила его замачиваться в ванну.

19

Павел Сыртланов поставил автомобиль за киоск «Союзпечати» и удовлетворенно оглядел лежащий как на ладони, коварный для автолюбителей перекресток бульвара Славы и проспекта Октября. Множество висящих, запрещающих и разрешающих знаков, сложная разметка проезжей части, светофоры с различными стрелками, нервная обстановка заторов располагали к творческой работе. Но водители противоположной части дороги издали замечали затаившийся автомобиль Сыртланова – и из ложной солидарности предупреждали своих товарищей из встречного движения помигиванием фар, поэтому Павлу Сыртланову было непросто реализоваться.

Для почину Павел Сыртланов подозвал к себе перебежавшего на красный свет пешехода Бориса Петрова.

– Гражданин, подойдите ко мне! Почему на красный свет переходите проезжую часть?!

– Да я это…

– Назовите свою фамилию, я составлю протокол и выпишу квитанцию на штраф.

– Голдберг…

Борис огляделся по сторонам и, не заметив нигде напарников Сыртланова, оттолкнулся ногой в кроссовке фирмы «Найк» от бордюра и побежал к дому Самойловой Светланы. Сыртланов возмутился, хотел вдогонку Петрову пронзительно свистнуть, но передумал – ведь у пешеходов нет передних и задних номеров, хотя и не мешало бы их ввести.

Павел Сыртланов внимательно изучал документы Балдина, когда около него беззаботно притормозила пролетевшая на желтый свет Ляля.

– Сыртланов, привет!

Сыртланов не очень искренне помахал Ляле рукой.

– Сыртланов, скажи по рации другим милиционерам, чтобы они меня не останавливали.

– Да я это… У меня связь не очень и диспетчер слушает, да и батарейки почти кончились, вот смотрите – красная лампочка горит.

– Сыртланов, я пошутила, пока!

– Пока, – сказал Сыртланов и, когда Ляля отъехала, добавил, используя короткие емкие выражения, что не является сторонником эмансипации.

Балдин полностью согласился с Сыртлановым, и Сыртланов неохотно протянул Балдину документы с разрешением ехать дальше.

Карл Иванович Берг на фирменном автобусе «Аэрофлота» долго тащился через весь город в аэропорт.

Автобус надолго заурчал у светофора, а Карл Иванович равнодушно следил за тем, как старший сержант Павел Сыртланов ходит вокруг желтенького такси Санько Лаврентия Исаевича и не реагирует на бурную жестикуляцию последнего.

Андрей Пантелеевич вместе с Ибатуллиным Ринатом Газизовичем вышли на перекресток, и Ибатуллин показал указательным пальцем на Сыртланова:

– Я его знаю – он у меня права отнял в прошлом году.

– Так давай ему морду набьем!

– Нельзя, а кто за порядком будет следить? На ту сторону перейдем или нет?

– Зачем нам на ту сторону, когда магазин на этой стороне. Вообще-то ты прав, я уже раз пострадал за рукоприкладство.

– Каким образом?

– В сто шестой школе, все «курицы» из начальных классов как-то разом ушли в декрет, представляешь?

– Ха-ха! Ну, ты даешь!

– При чем тут я, дело в другом.

– А-а, извини.

– Поставили меня преподавать в первом классе, преподаю себе и преподаю, а один шпингалет все в меня из ручки целится и стреляет. Я день терпел, два терпел, на третий говорю: перестань целиться, гад, – он все равно целится, я ему опять: перестань, ублюдок, – все равно целится, и как-то в понедельник после праздника я не выдержал – он на меня только свою ручку-пистолет поднимает, а ему подзатыльник!

– И что?

– Ничего, – по собственному.

– Да, дети совсем разболтались, мы не такие были – родителей боялись и уважали.

– А учитель был как десять родителей – его в десять раз больше боялись и уважали. Может быть, все-таки водочки возьмем?

– Нет, только вино, с водки я нервничаю.