Лица, неуверенно наплывающие по трескучим волнам боли и с тревогой удаляющиеся… затем превращающиеся в одно лицо мисс Хилльярд, невыносимо близкое к её собственному. Затем голос, мучительно громкий, неразборчиво звучащий как маяк-ревун. Затем, внезапно и вполне ясно, как на освещённой сцене театра, комната, мисс де Вайн, белая, как мрамор, на кушетке и директриса, склонившаяся над нею, а между ними на полу, белый шар, заполненный алым, и декан, стоящая на коленях рядом с ним. Затем маяк-ревун опять набрал силу, и она услышала свой собственный голос, невероятно далекий и тонкий: «Скажите Питеру»… а затем пустота.
У кого-то — головная боль, совершенно невыносимая, ужасная головная боль. Белая яркая комната в больнице была бы очень приятной, если бы не подавляющее соседство человека с головной болью, который, кроме всего прочего, очень неприятно стонал. Потребовались большие усилия, чтобы собраться и узнать, что нужно этому надоедливому человеку. С усилием, какое наверное требуется гиппопотаму, чтобы вылезти из болота, Харриет взяла себя в руки и обнаружила, что головная боль и стоны были её собственными, и что фельдшер поняла, что она затевает и подошла, чтобы помочь.
— Какого чёрта…? — простонала Харриет.
— Ага! — обрадовалась фельдшер, — так-то лучше. Нет, не пытайтесь сесть. У вас был сильный удар по голове, и чем спокойнее вы будете себя вести, тем лучше.
— О, понимаю, — сказала Харриет. — У меня дьявольская головная боль. Небольшое усилие мысли позволило локализовать источник боли где-то позади правого уха. Она подняла руку, чтобы исследовать это место, и столкнулась с бинтами.
— Что произошло?
— Это именно то, что нам хотелось бы знать, — ответила фельдшер.
— Ничего не помню, — пожаловалась Харриет.
— Это не имеет значения. Выпейте это.
«Как в книге, — подумала Харриет. — Они всегда говорят: “Выпей это”». В конце концов, оказалось, что комната не была слишком ярко освещена, жалюзи были закрыты. Просто её собственные глаза были чрезвычайно чувствительны к свету. Лучше их закрыть.
Это «выпейте» оказалось довольно мощным средством, потому что, когда она проснулась вновь, головная боль немного утихла, и она была голодна как волк. Кроме того, она начала вспоминать кое-что: ошейник и свет, который не зажигался, и руки, которые схватили из темноты. А вот тут память упрямо останавливалась. Откуда появилась головная боль, она совершенно не помнила. Затем она вновь мысленно увидела мисс де Вайн, распростёртую на кушетке. Она спросила о ней.
— Она находится в соседней комнате, — сказала фельдшер. — У неё был сильный сердечный приступ, но теперь ей лучше. Она попыталась сделать слишком много, и, конечно, увидеть вас в таком виде было для неё шоком.
Только вечером, когда пришла декан и обнаружила пациента, лихорадочно трясущегося от любопытства, Харриет получила полную историю ночных приключений.
— Теперь, если вы обещаете вести себя спокойно, — сказала декан, — я вам всё расскажу. В противном случае — нет. Да кстати, ваш красивый молодой человек прислал целую клумбу свежих цветов и утром будет звонить снова. Ну, ладно! Бедная мисс де Вайн добралась сюда около 10 часов — её поезд немного опоздал, — и Маллинз встретил её приказом немедленно идти к директрисе. Однако она подумала, что должна сначала снять шляпку, и, таким образом, пошла в свои комнаты — всё второпях, чтобы не заставлять ждать доктора Бэринг. Ну, конечно, первое, с чем она столкнулась, — это неработающие светильники, и затем к своему ужасу она услышала вас, моя дорогая, стонущую на полу в темноте. Тогда она попыталась зажечь настольную лампу, и это удалось, и там были вы — неприятное и жуткое зрелище, которое почтенный дон женского пола едва ли ожидает обнаружить в собственной гостиной. У вас два красивых рассечения: между прочим, это постарался угол книжного шкафа… Таким образом, мисс де Вайн выбежала, зовя на помощь, но в здании не было ни души, а затем, моя дорогая, она бросилась сломя голову в Бёрли, и несколько студенток выбежали, чтобы посмотреть, что произошло, а затем кто-то вызвал директрису, ещё кто-то — фельдшера, а кто-то вызвал мисс Стивенс, мисс Хилльярд и меня, которые спокойно пили чай у меня в комнате, и мы позвонили доктору, и больное сердце мисс де Вайн не выдержало этого шока и беготни, она вся посинела… — короче, мы замечательно провели время.
— Представляю. Ещё одна безумная ночь! Полагаю, вы не нашли, кто это сделал?
— В течение довольно долгого времени у нас не было ни секундочки, чтобы подумать об этом. А затем, когда мы стали было успокаиваться, всё началось снова с Энни.
— Энни? Что произошло с ней?
— О, разве вы не знаете? Мы нашли её в подвале для хранения угля, моя дорогая, в жутком состоянии, всю в угольной пыли, барабанящую по двери кулаками — интересно, она сумеет отмыть голову, бедняжка, — и запертую там всё это время. И, если бы не лорд Питер, мы, возможно, не стали бы даже искать её до следующего утра, особенно в такой суматохе.
— Да, он предупреждал её, что она может подвергнуться нападению… Как он мог…? Вы ему звонили или что?