— Я видела вас. Дважды. Он был там сегодня вечером. Вы позволяете ему целовать ваши руки и прелюбодействовать с вами…
— Ага, так это вы шпионили под буками!
— Как вы смеете использовать это слово?
— А как вы смеете говорить такие вещи?
— Не моё дело, как вы ведёте себя в Блумсбери. Но если вы принимаете вашего любовника здесь…
— Вы очень хорошо знаете, что он не мой любовник. И вы очень хорошо знаете, почему он приходил в мою комнату сегодня вечером.
— Могу предположить!
— И я знаю очень хорошо, почему вы туда заходили.
— Я заходила туда? Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Понимаете. И вы знаете, что он приходил, чтобы увидеть разрушения, которые вы произвели в моей комнате.
— Я никогда не входила в вашу комнату.
— Вы не входили в мою комнату и не разбивали мои шахматные фигуры?
Тёмные глаза мисс Хилльярд сверкнули.
— Конечно, я этого не делала. Я уже сказала, что не была сегодня вечером поблизости от вашей комнаты.
— Тогда, — сказала Харриет, — вы лжёте.
Она была слишком сердита, чтобы испугаться, хотя ей в голову действительно приходило, что, если эта разъярённая женщина с бледным лицом на неё нападёт, было бы трудно позвать на помощь на этой изолированной лестнице, и она подумала об ошейнике. — Я знаю, что это ложь, — сказала Харриет, — потому что обломок из слоновой кости лежит на ковре под вашим письменным столом, а другой — прилип к подошве вашей правой туфли. Я видела его, когда мы поднимались.
Она была готова ко всему, но к её удивлению мисс Хилльярд, немного поколебавшись, внезапно села и сказала: «О, Боже!»
— Если вы не имеете никакого отношения к уничтожению шахматных фигур, — продолжала Харриет, — или к другими шуточкам, которые происходили в колледже, следует объяснить эти обломки слоновой кости.
(«Может быть я — действительно дура, — подумала она, — показывать, какая карта у меня на руках? Но если бы я этого не сделала, что случилось бы с уликами?»)
Мисс Хилльярд сконфуженно сняла свою туфлю и посмотрела на осколок белой фигуры, приставший к пятке вместе с небольшим кусочком влажного гравия.
— Дайте мне её, — сказала Харриет, и взяла туфлю со всем содержимым.
Она ожидала яростных отпирательств, но мисс Хилльярд слабо сказала:
— Это доказательства… неопровержимые…
Со злорадным изумлением Харриет возблагодарила Небеса за академические привычки: по крайней мере не нужно было спорить о том, что является доказательством, а что нет.
— Я действительно входила в вашу комнату. Я пошла туда, чтобы сказать вам то, что сказала сейчас. Но вас там не было. А когда я увидела этот разгром на полу, я подумала… я испугалась, что вы подумаете…
— Я действительно думаю.
— А что подумал он?
— Лорд Питер? Я не знаю, что он подумал. Но теперь ему есть, о чём подумать.
— У вас нет никаких доказательств, что это сделала я, — выпалила мисс Хилльярд с внезапной решимостью. — Только то, что я была в комнате. Когда я пришла, всё уже было совершено. Я увидела это, и вошла, чтобы рассмотреть поближе. Можете сказать вашему любовнику, что я всё это видела и была рада. Но он вам скажет, это не доказывает, что это сделала я.
— Послушайте, мисс Хилльярд, — сказала Харриет, разрываясь между гневом, подозрением и ужасной жалостью, — поймите, раз и навсегда, что он не мой любовник. Вы что, действительно полагаете, что, если бы он таковым являлся, мы стали бы… — здесь вся смехотворность ситуации так потрясла её, что даже помешала управлять голосом, — мы приехали бы, чтобы порезвиться в самом неудобном для этого месте — в Шрусбери? Даже если бы я не испытывала уважения к колледжу — где тут смысл? У нас в распоряжении всё время и весь мир, так с какой стати нам приезжать и валять дурака здесь? Это было бы просто глупо. И если вы действительно были сейчас во дворике, то вам следует знать, что люди, которые являются любовниками, не обращаются друг к другу так, как мы. По крайней мере, — добавила она язвительно, — если бы вы знали что-нибудь об этом вообще, то вы бы это поняли. Мы — очень старые друзья, и я ему многим обязана.
— Не говорите чепухи, — резко сказала тьютор. — Вы знаете, что любите этого человека.
— Боже! — воскликнула Харриет, внезапно прозревшая, — если не я, то я знаю кто.
— Вы не имеете никакого права так говорить!
— Но ведь это правда, — сказала Харриет. — О, чёрт! Полагаю, нет смысла говорить, что мне очень жаль. — (Динамит на пороховой фабрике? Да, действительно, мисс Эдвардс, вы увидели это раньше всех. Биологически интересный!) — Это дьявольская вещь. («Это дьявольское осложнение», — сказал Питер. Он, конечно же, видел. Должен был видеть. Слишком большой опыт, чтобы не видеть. Должно быть, такое происходило множество раз… без счёту женщин… по всей Европе. О, Боже, Боже! И было ли это случайным обвинением, или мисс Хилльярд покопалась в прошлом и выкопала венских певиц?)
— Ради Бога, — сказала мисс Хилльярд, — уходите!
— Я думаю, так будет лучше всего, — ответила Харриет.