— Не суетитесь, — мягко сказал Питер. — Вы только выбьетесь из сил. Используйте мой вес против меня самого. Я предоставляю его полностью в ваше распоряжение, и я не могу действовать в двух направлениях сразу. Если вы позволите моему стремительному прыжку продолжиться естественным образом, то я упаду с другой стороны с очаровательной точностью ньютонова яблока.
— Что-то я не пойму.
— Для разнообразия попытайтесь задушить меня, и я вам покажу.
— И я ещё говорила, что поле мягкое? — возмутилась Харриет, когда её ноги позорно потеряли опору. Она вытерлась и отряхнулась. — Дайте мне только проделать это с вами — больше я ничего не требую.
И на этот раз, благодаря приобретённому уменью или случайности, она действительно вывела его из равновесия, так что он смог удержаться на ногах только с помощью сложного акробатического пируэта, наводящего на мысль об угре на крючке.
— Теперь нам следует остановиться, — сказал Питер после того, как показал защиту от головореза, который прыгает спереди, головореза, который обрушивается сзади, и более искушённого головореза, который начинает операцию с подоконника и использует шарф. — Завтра вы почувствуете себя так, как будто играли в футбол.
— Думаю, что у меня разболится горло.
— Сожалею. Я позволил своему животному инстинкту взять верх! Это самая ужасная сторона всех этих грубых спортивных состязаний.
— Это было бы гораздо грубее, если бы было сделано всерьёз. Мне не хотелось бы встретиться с вами в узком переулке тёмной ночью, и мне остаётся лишь надеяться, что анонимщица не изучала предмет столь же тщательно. Питер, но не думаете же вы всерьёз…
— Я бегу серьёзных мыслей как чумы. Но уверяю, что избивал вас не просто для удовольствия.
— Я верю вам. Никакой джентльмен не смог бы душить леди более безразлично.
— Спасибо за свидетельство. Сигарету?
Харриет взяла сигарету, которую, как она чувствовала, заслужила, и сидела, положив руки на колени, мысленно перерабатывая все перипетии прошедшего часа в некую сцену в книге (неприятная привычка любого писателя) и размышляя, как при небольшой вульгарности с обеих сторон это могло перейти во фривольную несдержанность со стороны мужчины и провокацию со стороны заинтересованной женщины. С небольшой доработкой сцена могла подойти для главы, в которой неприятный тип Эверард должен был обольстить очаровательную, но пренебрегаемую жену Шейлу. Он мог прижать её к себе, колено к колену и грудь к груди, ощущая её в своей власти, и ободряюще ухмыльнуться в её раскрасневшееся лицо, и у Шейлы могли подогнуться ноги — в этот момент Эверард мог покрыть жадными поцелуями её рот или сказать: «О Боже, не соблазняйте меня!» — но конечный результат был бы абсолютно тем же самым. «Это хорошо подошло бы обоим, — подумала Харриет, — любителям позабавиться за чужой счёт!» — и задумчиво провела пальцем под подбородком, где давление безжалостного большого пальца оставило болезненный след.
— Не унывайте, — сказал Питер. — Это пройдёт.
— Вы предполагается дать уроки самозащиты мисс де Вайн?
— Я очень беспокоюсь о ней. У неё слабое сердце, не так ли?
— Считается, что да. Она отказалась подниматься на башню Магдален.
— И, по-видимому, она не стала бы бегать по колледжу и вынимать предохранители или лазать в окна. Значит шпильки были подброшены. Что возвращает нас к мистеру Робинсону. Но легко притвориться, будто ваше сердце хуже, чем на самом деле. Вы когда-нибудь наблюдали у неё сердечный приступ?
— Теперь, когда вы об этом спросили, нет, не видела.
— Понимаете, — продолжил Питер, — она навела меня на Робинсона. Я дал ей возможность рассказать историю, и она её рассказала. На следующий день я пришёл к ней и попросил имя. Она продемонстрировала искреннее нежелание, но сказала. Легко бросить подозрение на людей, которые вами недовольны, и при этом не сказать ни слова неправды. Если бы я захотел, чтобы вы подумали о моих врагах, то смог бы дать вам их список длиной с милю.
— Не сомневаюсь. А они когда-нибудь пытаются свести с вами счёты?