— Вы, возможно, также цитировали эссе «О суетности». Помните пассаж: «
Колёса академическая машины вертелись. На входе, ведущем в их кабинеты, вместе стояли казначей и экономка с руками, полными бумаг. Они, казалось, обсуждали какой-то финансовый вопрос. Взгляды, которые они бросали друг на друга, были полны скрытой враждебности, женщины были похожи на угрюмых собак, скованных одной цепью и демонстрирующих ворчливое дружелюбие после окрика хозяина. Мисс Пайк спустилась по лестнице и миновала их, не проронив ни слова. Всё так же молча она прошла мимо Харриет и повернула вдоль постамента. Голову она держала высоко и вызывающе. Харриет вошла в комнату мисс Лидгейт. Мисс Лидгейт, как она знала, читала лекции, и её телефоном можно было воспользоваться без помех. Она заказала разговор с Лондоном.
Четверть часа спустя с упавшим сердцем она повесила трубку. Почему она должна удивляться, узнав, что мисс Климпсон нет в городе — «занята делом», — этого можно было и не говорить. Это казалось чудовищно несправедливым, но это было так. Не хочет ли она поговорить с кем-нибудь ещё? Харриет попросила мисс Мерчисон, единственную другую сотрудницу фирмы, с которой была знакома лично. Мисс Мерчисон уволилась год назад и вышла замуж. Харриет восприняла это почти как личное оскорбление. Ей не хотелось излагать все подробности дела Шрусбери совершенно незнакомому человеку. Она ответила, что напишет, повесила трубку и сидела, ощущая себя непривычно беспомощной.
Было очень хорошо жёстко проводить свою линию и мчаться к телефону с намерением безотлагательно «сделать что-то», но другие люди не сидят сложа руки, смиренно ожидая появления даже таких интересных и важных людей, каковыми мы являемся. Харриет посмеялась над собственным раздражением. Она решилась на быстрые действия и теперь была в ярости, поскольку у деловой фирмы оказались собственные дела. Всё же ждать дальше было невозможно. Ситуация становилась слишком кошмарной. Лица быстро становились хитрыми и неискренними, в глазах появился страх, совершенно невинные слова вызывали подозрение. В любой момент какой-либо новый ужас мог сломать последние границы и смести всё на своём пути. Она внезапно испугалась всех этих женщин:
Именно тогда ей в голову пришла фантастическая мысль: она же собиралась обратиться за помощью к другому выводку старых дев. Даже если бы ей удалось связаться с мисс Климпсон, как смогла бы она объяснить всю ситуацию этой высушенной пожилой деве? От одного вида некоторых злобных писем, ей, вероятно, сделается плохо, и вся проблема окажется выше её понимания. В этом Харриет была несправедлива к леди: за шестьдесят с лишним лет жизни в пансионе мисс Климпсон повидала множество странных вещей, и была так же свободна от комплексов, как и любой нормальный человек. Но сама атмосфера Шрусбери стала действовать Харриет на нервы. Ей сейчас требовался кто-то, с которым не нужно было бы специально подбирать слова, кто-то, кто не выкажет и не почувствует удивления от любого проявления человеческой оригинальности, кто-то, кого она знала и кому могла доверять.
В Лондоне было много людей — как мужчин, так и женщин, — для кого обсуждение сексуальных отклонений было банальностью, но большинству из них не слишком можно было доверять. Они пропагандировали нормальность с такой страстью, что она выступала у них наростами, как мускулы на культуристах, и едва ли они вообще выглядели нормальными. И они говорили громко и безудержно. От их шумного психического здоровья обычные, плохо уравновешенные смертные в тревоге сжимались. Она перебрала в уме различные имена, но не нашла ни одного, который точно подошёл бы. «Дело в том, — сказала Харриет, обращаясь к безмолвному телефону, — что я не знаю, нужен мне врач или детектив. Но я должна кого-то найти».