Теперь я слабо доверяю даже искренним приглашениям к столу. Но что делать, если поесть больше негде?
Свою работу я люблю, но не столь сильно, чтобы из-за нее голодать.
Мне хорошо известно, что особенность моей работы по определению, не может быть приятной сотрудникам проверяемой организации.
Приходилось быть по разным сторонам баррикад. Во время работы в аптеке, я часто была в роли проверяемой. Учитывая это, надо спокойно и вежливо делать свою работу, не строя из себя важную птицу, но и не позволяя сесть себе на голову.
Впрочем, мой миролюбивый характер помогал мне в сложных ситуациях.
В этот раз я обнаружила явное нарушение в правилах применения спиртовых растворов в одном из отделений районной больницы.
К слову сказать, внешний вид самой больницы вызывал чувство горечи. Стены давно не крашены, радиаторов отопления не хватает, постельное белье в палатах залатанное. Разбитые окна в коридорах были заклеены полиэтиленовой пленкой и забиты фанерными листами.
В процессе проверки приходных документов и визуального осмотра содержимого рабочих флаконов в процедурных кабинетах выяснилось, что кожные покровы новорожденных младенцев обрабатывают разведенным спиртом неясного происхождения, конфискованным в местном магазине. В результате, нежная кожа младенца покрывалась красными пятнами, а иногда эта манипуляция вызывала сильные аллергические проявления.
Этого спирта в больницу навезли в огромных количествах, поражающих воображение. Надо было его как-то реализовывать.
По документам выходило, что для медицинских целей был приобретен высококлассный медицинский спирт высокой концентрации. Но стойкий аромат сивушных масел, плотной завесой стоящий в комнате хранения, ясно свидетельствовал о другом.
После окончания института я два года занимала должность провизора- аналитика. Отличить настоящий медицинский спирт от суррогата мне по силам.
Я смотрела на ряды бутылей с некачественным нелегальным спиртом и догадывалась, что «отмытые» деньги пошли кому-то в карман.
Главный врач на словах пояснил, что действовал по указанию местной администрации, в частности, заместителя мэра по здравоохранению, некой Суровцевой Елены Анатольевны, однако письменно сообщить об этом категорически отказался.
Пришлось собирать кучу объяснительных, подробно расписывать в акте факт нарушения. Случай печальный и довольно распространенный.
По- человечески я понимала уличенного главврача и старшую медсестру.
Я скоро уеду, а им жить с этой ненасытной Суровцевой Е.А.
Единичный акт о выявленных нарушениях вряд ли изменит эту порочную систему оприходования некачественного товара.
Но в мои обязанности входило взять со всех медработников объяснительные, хотя их содержание я знала заранее. Напишут, что произошла ошибка, которую обещают исправить в ближайшее время.
Собрав эти формальные объяснения, я заканчивала акт, когда в ординаторскую влетела эта самая Суровцева Елена Анатольевна.
Высокая худощавая женщина лет сорока – сорока пяти, одетая в соболиное манто. Руки в сверкающих перстнях. Красная от возмущения, она старалась придать своему лицу улыбчивое выражение.
В этой районной больнице Елена Анатольевна была царем и богом в одном лице.
Все ее распоряжения выполнялись без звука, и вот теперь ей приходится снизойти со своего высокого трона и беседовать с какой-то невзрачной инспекторшей из департамента.
Вид у меня был действительно, не совсем презентабельный: волосы гладко зачесаны и стянуты в пучок « для удобства в пути», лицо бледное, уставшее после беспрестанной дороги по отдаленным больничным амбулаториям.
Еще в дороге мне пояснили, что прежним инспекторам, оказывается, даже в голову не приходило тащиться по сельским больницам.
Акты они писали, не выходя из кабинета Елены Анатольевны, или вовсе не писали сами. Акты споро и ловко печатали подчиненные Суровцевой, а проверяющие, расслабленные алкоголем, их только подписывали, иногда не глядя.
Елена Анатольевна разглядывала меня с интересом и думала, как ко мне подступиться. « Мелкая сошка, а проблем с ней будет много. Настрочит плохой акт, приедут другие, поважнее, начнут везде лезть. Мало ли что…» – размышляла она.
Я поздоровалась с Еленой Анатольевной и продолжила свое писательство.
Мысли ее мне приблизительно были известны. Ведь я работала внештатным инспектором почти десять лет.
Везде нарушения были аналогичными, как и реакция на акты.
Я мечтала только о том, чтобы добросовестно сделать свою работу и уехать домой, в комфортные условия.
Благодаря моему мужу, я была материально обеспечена, поэтому могла себе позволить проигнорировать любые предложения взять взятку.
Хорошо быть неподкупной и независимой, когда живешь, не считая гроши до зарплаты.
Не уверена, что вела бы себя так же, будь у меня финансовая несостоятельность, поэтому осуждать своих коллег не берусь.
Наконец, Елена Анатольевна справилась со своей ненавистью ко мне, и начала беседу вкрадчивым и ласковым голосом.